«Притворяться, что это экстремальное молодежное тусование и бег с препятствиями в виде полиции имеет ну хоть какое-то отношение к проблемам московского самоуправления, не стоит», — отмечает журналист и публицист Дмитрий Ольшанский
27 июля в центре Москвы прошел несогласованный митинг. Любовь Соболь, Иван Жданов, Илья Яшин и другие «независимые» кандидаты, потерявшие право избираться в Мосгордуму из-за фальсификации подписей и брака в подписных листах, организовали протест на Тверской. «Все будет мирно», — обещали оппозиционеры. Но закончилась «сходка» предсказуемо — столкновениями с полицейскими, распылением газа (самими же митингующими) и задержаниями согласно букве закона.
«Значительное количество задержанных не являются жителями Москвы. Все задержанные доставляются в территориальные подразделения полиции для разбирательства», — сообщали в пресс-службе ГУ МВД о нарушителях порядка. В рядах бунтующих не так просто было отыскать москвича: журналисты, работающие 27 июля на митинге, куда чаще встречались с приезжими из Саратова, Санкт-Петербурга, Уфы, даже Украины. Еще один штрих к портрету «недовольного» — юный возраст. В центр Москвы вышли студенты, едва преодолевшие 20-летный порог. Зачем, бороться за права? Вряд ли можно делать это, не помня имени кандидата, которого якобы хочешь видеть у власти. Скорее — чтобы побыть частью «движухи», а то и получить скромное материальное вознаграждение.
Любопытную параллель проводит журналист Дмитрий Ольшанский между незаконным митингом 27 июля и февральскими событиями 1990 года. «На днях я почему-то начал смотреть запись митинга февраля 1990 года в Москве — нелепого, самоубийственного для тогдашних советских людей, — и все-таки не мог оторваться от этого зрелища, так мне было приятно на них смотреть. И я подумал: но почему? Ведь все мои симпатии и по отношению к тому времени находятся на другой стороне. И все-таки я ими любовался. А потом понял, в чем дело. Взрослые протестуют».
Тогда, почти 30 лет назад, на улицы вышли 300 тысяч человек, жаждущие демократических реформ, с главным требованием — отменить шестую статью Конституции СССР о руководящей роли Компартии.
«По улицам шли взрослые люди, обычные, местные инженеры, рабочие, родители, ответственные квартиросъемщики, местами даже бабки и деды, средний возраст — лет сорок пять, а то и пятьдесят, — продолжает Дмитрий. — И такую толпу — прожившую целую жизнь в тех местах, где она идет протестовать — невозможно не уважать. Потому что она, эта толпа, мотивирована не гормонами, не возрастными потребностями. Эти потребности, напротив, зовут людей играть в домино во дворе, варить суп и пить усталое пиво. Но они если они вместо этого вышли на площадь — значит, происходит что-то и в самом деле необыкновенное».
«А что теперь? Средний возраст бегающих по Тверской — двадцать с небольшим лет. Москвичей — меньшинство. Владельцев квартир — мизерное меньшинство. В абсолютном большинстве — легко узнаваемый тип: „привет, я учусь на третьем курсе, приехал из Нижневартовска, снимаю комнату, верю в прекрасную Россию будущего“».
Нет ничего плохого в юном возрасте, переезде из Нижневартовска и вере во всякую милую ерунду, поясняет Ольшанский. Но не стоит играть в протесты и делать вид, что сборище молодежи имеет отношение к выборам московской власти.
«Все мы были такими, ну или примерно такими, — пишет Дмитрий Ольшанский. — Но только притворяться, что это экстремальное молодежное тусование и бег с препятствиями в виде полиции имеет ну хоть какое-то отношение к проблемам московского самоуправления — право, не стоит. Все эти добрые или агрессивные, умные или глупые дети вырастут. А наша несчастная Москва так и будет всерьёз занимать только взрослых и скучных людей».