Вернувшаяся из колонии Надежда Цапок: «Наши коровы обожали шансон»
Первое интервью после выхода из женской колонии Надежда Алексеевна дала «Экспресс газете». В нем она рассказала всю свою жизнь. Мы не стали что-то добавлять или комментировать. Перед вами эксклюзив. Читайте и сами делайте выводы.
— Я не знаю, что там про меня пишут, но я хочу вам сказать — я не бомж. И все, что у меня украли, я верну, — начала Надежда Алексеевна. — Все строилось с нуля. Своими силами, своим здоровьем, бессонными ночами мы привели «Артекс-Агро» в список 300 лучших предприятий России. Мы на голой земле построили мегаферму с дойным стадом 3500 голов. До копейки вернули государству сотни миллионов рублей выделенного кредита. Была задумка построить в поле напротив еще такую же ферму, дать людям работу, зарплату.
К моменту, когда меня посадили, мы надаивали до 50 тонн молока в сутки. Только чистых налогов платили более 100 миллионов рублей в год.
— Давайте посчитаем, чтобы был понятен масштаб. Учитывая сегодняшнюю стоимость литра фермерского молока около 40 рублей, это два миллиона. И, по вашим словам, их сейчас зарабатывают люди, не вложившие в ферму ни копейки.
— Аферисты, получившие все по решению суда. Но это длинная история.
— Обычно длинные истории принято рассказывать с самого начала. Давайте попробуем и мы. Тем более что все знают эту историю в пересказе, а у нас впервые появилась возможность услышать ее из первых уст.
— Ну давайте сначала. Я, Цапок Надежда Алексеевна, родилась 5 ноября 1953 года на хуторе Полтавский. Закончила школу № 23 села Раздольное. Потом были техникум, замужество. По распределению нас послали в Иркутскую область, но пробыли мы там не долго. Сильно заболела мама, у нее отказали ноги, и я вернулась в колхоз «Маяк коммунизма». Мама была дояркой и каждый день после школы я ходила к ней на ферму помогать. Так и росла рядом с коровами.
Муж мой пошел работать механиком отделения, а я — сначала в торговлю, а после декретного отпуска бухгалтером по заработной плате на конно-ручных работах. Тогда еще были такие. Тяжелые черновые работы. Вообще мы с седьмого класса подрабатывали на уборке урожая. Помогали разгружать машины, буртовать зерно. Колхозники, конечно, понимают мои слова. Молодых девчат всегда охотно принимали на работу, потому что мы, школьницы, не зависели от домашнего хозяйства. Могли дольше задержаться в поле, ведь уборка урожая — дело скорое.
Женщины так не ударничали. У каждой хозяйство, семья, корова, и так далее. Но подрабатывать было престижно. Во-первых, мы получали какую-то зарплату, хотя дело не в деньгах. Дело в том, что если, допустим, у родителей не хватало выхододней, раньше надо было обязательно иметь определенное количество выхододней на работу, то маме могли зачислить мои детские выхододни. Плюс потом нам еще добавляли 100 кг зерна. Родители получали за полугодие, допустим, где-то 600 кг зерна и еще мои 100 кг. Большое подспорье для домашнего хозяйства.
Так и мы с мужем начали жить. Ну а потом, когда появились свои дети, подумали выбираться куда-то, где были школы. Колхоз и хутор для детей не перспектива. Я сама с первый по четвертый класс занималась на хуторе. С пятого по седьмой класс мы уже ходили за четыре километра в Иванослюсаревскую школу. Зимой, чтобы дети по дороге не замерзли, нас оставляли жить в интернате при школе. А уже в седьмой класс я ходила в Раздольненскую школу. Там какая-никакая была дорога, и за нами приезжал автобус, если позволяли погодные условия. Если не приезжал, то приходилось самим семь километров идти.
— Семь туда и семь обратно?
— Привыкаешь. Так росли все сельские дети. Но детство было счастливое, нормальное. Не такое, как сейчас. Правда, я не хотела, чтобы мой ребенок жил в интернате, поэтому мы с хутора переехали в Кущевку. Первое время я не работала. Занималась домом, устраивала детей в садик. Витя ушел работать на винзавод заготовителем фруктов, а потом перешел в заготконтору заготовителем мяса. В газетах пишут, что мы что-то закупали и потом продавали, но все это неправда. Тогда же Советский Союз был. Витя мотался по хозяйствам и по твердым расценкам закупал скот у населения. Скот свозили на бойню заготконторы, а после убоя заготконтора отправляла мясо в Павловский колбасный цех.
Потом Вите предложили принять овощной склад районного значения. Там нужен был завсклада, и, чтобы одному не работать, он взял меня. Так мы отработали с ним два или три года. А когда Горбачев разрешил индивидуальную трудовую деятельность, мы почти сразу уволились. Получили патенты и стали производить молдинги для машин и детские сланцы.
— Производить где, на чем?
— Все делалось вручную. Витя и его брат — неглупые люди, и руки у них рабочие. Они сварили специальный станок. Мы с женой брата моего мужа выдавливали домкратами из ПВХ эту обувь, подошвы на тапочки.
— А откуда ПВХ?
— Закупали отходы производства, брак. Все сланцы вручную делали. Для украшения были два штампа — горошки и грибочки. Потом научились краску смешивать, класть ее под горячий пресс и сверху капать на сланцы. Получалось ярко и красиво. Чтобы детям пальчик не натирало, покупали мячи и вставляли резинку в перемычку. Очень старались хорошо сделать, аккуратно. Штамповали еще молдинги на «Волгу». В кооперативе нас было четыре семьи. Мы, женщины, дома этим занимались. Обрабатывали, обрезали и на самоклейку ставили. Делали всякие наклейки на машины. Писали иностранными буквами слово VOLGA или LADA. Надпись «SL» хорошо продавалась. Не знаю, что она означает. Ее на дверцу клеили.
— Суперлюкс, скорее всего.
— Был бум какой-то. С руками эти наклейки отрывали. Мы их переплавляли из виниловых пластинок. Они никому не нужны были, лежали мертвым грузом в больших магазинах.
Всю рабочую неделю мы с утра до ночи занимались производством, а в пятницу разъезжались на торговлю.
Мы с мужем в основном в Таганрог ездили на авторынок. Забыла совсем, мы еще делали подставки под пружины для «Жигулей», которые вместо рессор на «шестерках» стояли. Подставки тоненькие, год машина походит стройная, а потом оседает. А наши подставочки чуть-чуть ее поднимали вверх, и она уже становилось опять невестой красивой. Вы поймите, это не производство было. Все кустарным способом.
Два дня торговали, а в понедельник возвращались, сдавали выручку, получали заработную плату и снова за работу.
— То есть без выходных?
— Зато деньги некогда было тратить. Все откладывалось. Когда достаточно накопилось, мы написали заявление в администрацию, и нам выделили землю у болотца, на самой окраине Кущевки, где никто брать не хотел. Построили там два цеха. Купили экструдер — станок, который помогал перерабатывать крошку для молдингов. Но все равно было много ручной работы. А тут еще торговлю получилось организовать.
— Чем?
— Всем. В стране ничего ведь не было. Наши автолавки ездили по хуторам и поселкам с товарами первой необходимости. Те же соль, спички.
К тому времени у всех у нас, членов кооператива, подросли дети и мы решили разделиться. Нашей семье досталась пекарня, которую мы с Витей сами построили. Потому что Сережка взрослый уже был, а у семьи его друга была мельница. Вот мы и решили, что если у нас есть подспорье с мукой, то оставим себе пекарню.
Наши печи никогда не выключались, столько приходилось печь. Хлеб был шикарный, все шло опарным способом. Иной раз подойдешь к ларьку послушаешь — люди говорят: цапковский хлеб покупать не будем, невыгодно брать, дети его сразу съедают, словно булочку. Это люди помнят, я нисколько не приукрашиваю. Потом районному хлебозаводу начали давать дотационную государственную муку, а так как мы работали на комиссионный муке, нам стало невыгодно печь хлеб. Мы решили купить в Таганроге макаронный аппарат и заняться макаронами.
Соцпакет для пенсионеров
— То есть до нулевых ни о каком фермерстве вы и не помышляли.
— Так этого нигде и не было особо. Все как раз началось в 2000 году. До этого колхозы и совхозы выкачивали из паевой земли все что можно. Никто правил агротехники не соблюдал. В итоге за девяностые годы плодородие земли сильно понизилось. Совхозы начали банкротиться, а пайщики остались без арендной платы. Поэтому большинство из них стали выделять свои паи и сдавать в аренду успешным предприятиям.
В районе было большое предприятие «Степь», которое таким образом обанкротилось. Пайщикам предложили на собрании — кто желает свою землю сдать, пожалуйста.
Этим начал заниматься Сергей. Еще раз говорю: никто никого не принуждал. Мы брали в этот период земельные паи исключительно в аренду, а между тем многие фермеры пользовались юридической безграмотностью станичников и забирали себе в собственность просто за бутылку водки.
Когда развалился совхоз, у него было больше 20 000 га земли. Из них Сергею перешло 3000 га. Самые большие паи тогда достались Вите Девтереву и Славе Цеповязу.
Через какое-то время выяснилось, что долги совхоза перед государством повесили на арендаторов. Например, хозяйству Сергея начислили 10 миллионов рублей долга. Дело дошло до того, что бизнес надо было банкротить и идти чуть ли не под суд.
Тогда Сергей пришел к нам. У нас с мужем было свое предприятие, которое мы реорганизовали в ООО и назвали «Артекс-Агро». Мы заплатили все колхозные долги. Вынуждены были купить у колхоза все основные средства, которые были и не были, числились и не числились. Выкупили незавершенку, которая была посеяна. В общем, получили мы это предприятие в страшном, разваленном виде, ничего целого там не оставалось. Так и начали заниматься землей.
— Если смотреть по датам, то вы довольно быстро начали развиваться.
— Этому способствовали хорошие погодные условия и кредиты, которые нам выдавали. Поэтому за два года мы заключили с пайщиками договор аренды на 31 участок земли и поставили на кадастровый учет 13 тысяч гектаров. Туда вошли земли развалившегося колхоза «Киров» и огромного колхоза «Маяк Коммунизма».
Колхоз был крупный — шесть или восемь отделений. Мы не уволили никого, оставили всех на месте, только для того, чтобы они знали своих людей на отделениях, знали, кто в чем нуждается, кому нужна какая-нибудь помощь. Мы выплатили людям всю заработную плату, задержанную колхозом, выдали за аренду не мазуту масляную, а настоящее подсолнечное масло.
Чтобы просто объехать хозяйство, требовалось не менее пяти часов, просто проехать по периметру, нигде не останавливаясь. Поэтому мы сами бесплатно на своей машине все зерно каждому пайщику отвозили домой. Если надо мы пахали людям огород, привозили сено, солому, муку.
Такого больше никто не делал. Потом поймите: люди пожилые были обижены колхозами, совхозами. Тогда в памяти еще было 7 ноября, это был для того поколения, для моей мамы большой праздник, понимаете. Поэтому на него, на 23 февраля, 8 марта мы готовили для каждого пайщика-пенсионера подарки. Они состояли из того, что мы производили: мука, пряники, макароны, не помню что-то еще. Собирался продуктовый соцпакет. Для бабушек я покупала набор турецкого мыла Duru, дедушкам бутылочку водки. Люди плакали, просто плакали. Потом, уже знаете, вошло в привычку, уже звонили и спрашивали: а подарки нам будут? Если чуть-чуть где задержали, все — трагедия.
Людям, которые у нас работали, мы не по рыночной цене, а по себестоимости давали мясо, муку, макароны.
Так потихоньку мы поднимались, и люди тоже потихоньку приобретали машины, строиться начали. Со временем мы закупили энергосберегающую технику, комбайны John Deere, в которых был климат-контроль, и так далее и тому подобное. Я просто любовалась своими механизаторами, которые приходили в контору в чистом костюме, с чистыми руками и не боялись, как пару лет назад, ведомость измазать.
На базе доставшегося нам колхоза были еще не совсем развалины корпуса молочно-товарной фермы и свинокомплекса. Мы решили купить 50 коров и сделать небольшую ферму для того, чтобы разнообразить рацион. Обед из трех блюд у нас стоил 10 рублей.
— Бизнес-ланч десять рублей? Почти коммунизм.
— Да, для работников хозяйства. В поле всегда вывозилось горячее. Мы пришли к этому из экономии. Ведь с дальних пахот ехать на обед можно час. Все это время трактор стоит с включенным двигателем. Это довольно накладно. Солярка пережигается. А выключать нельзя, потому что их все с буксира заводили.
— Такие старые?
— Все, что мы были вынуждены выкупить у колхоза, было ржавое, сломанное. Заглохнуть могло в любую минуту. Поэтому мы обеды развозили. Если шла уборка урожая, мы кормили два раза в день. К ужину для механизаторов добавляли свежую выпечку. Столовую всегда проверяла я сама. Для нас персонально ничего не готовилось. Я сказала, что мы будем кушать из общего котла, чтобы знать, чем людей кормят.
Поначалу были, конечно, небольшие трения с заведующей столовый. То недосолили, то пересолили. Я стала предъявлять претензии, почему.
Она отвечает: «А мы не пробуем. Мы когда в совхозе готовили, то не пробовали. Там были не всегда качественные продукты».
Но у нас-то продукты качественные, свежие.
Я говорю: тогда зачем вы носите рот на работу? Оставляйте его дома в таком случае. Люди должны питаться хорошо, они работают, работают не просто так, а при любых погодных условиях и в дождь, и в снег. У нас и в марте месяце может пойти снег, вот поэтому столовая должна готовить как на праздник.
Пусть в поле работает один-единственный механизатор, но его должны были обязательно найти и покормить. Был случай, когда приехали обратно с невыданным обедом. Девочка мне объясняет: «А я его не нашла».
Значит, он был на другом конце поля, значит, сегодня ты вернешься туда за мой счет, его покормишь, а в следующий раз ты поедешь за свой счет, чтобы ты его нашла, дождалась.
Люди должны быть во внимании. Вот когда была уборка урожая, рано не могли начать, потому что погодные условия на Кубани как-то поменялись. Я по детству помню, что всегда на уборку урожая в шесть утра приглашали. А сейчас, наверное с постройкой Краснодарского водохранилища, у нас менялись погодные условия. Долго стоит большая роса. Мы выезжали в поле после десяти часов, раньше невозможно просто. Пшеница утром не косится. Жует ее комбайн, и все. Вот поэтому получилось, что мы кормили механизаторов в обед и вечером. Они до часу ночи задерживались, пока не падала роса. И мы с мужем никогда не уезжали домой. Ждали, пока всех людей, которые были в поле, развезут по домам. Лишь когда уже все затихло, полная тишина, даже звенит в ушах, мы только в том случае ехали спать. Всегда последними.
Когда в уборку урожая ездили машины через хутора, от них поднималась сумасшедшая пыль, которая шла в дома. А если кто-то постирал белье? Но мы придумали, как эту проблему решить, чтобы хозяйки были довольны. Мы поливали все дороги, где наша техника ходила. Водой прибивали пыль. Как-то всегда пытались по-людски...
Мне до сих пор звонят и говорят: «Спасибо вам, все-таки дали нам жизнь, дали почувствовать себя людьми».
Офис у нас был не в Кущевке, а в бывшем 2-м отделении АО «Степь». Старались поближе к людям. Чтобы видеть, общаться. Там я была депутатом. Провела газ. Все основные затраты взяла на себя. От людей требовалось только помочь покрасить проведенные трубы. Построила 12 километров гравийной дороги.
Ферма в чистом поле
— А когда появилась идея создания мегафермы?
— В 2006 году нам предложили участвовать в «Национальном проекте». Мы получили государственные субсидии, кредит в Россельхозбанке. Представьте себе, у меня был один расчетный счет в хозяйстве. Никто в это поверить не мог.
Перед строительством мы собрались в кабинете у главы нашей администрации. Он мне говорит: «Я тебе советую одно — не строй ферму на базе старых ферм. Там столько зарыто всякого. У тебя скот сразу начнет болеть». Он предложил построить ферму в чистом поле. Так и сделали. Мы связались с немецкой фирмой Westfalia Surge, и она сопровождала весь проект.
В 2008 году мы получили первый скот из Австралии. Заказали 1000 голов, а привезли 1500. Кто-то отказался оплачивать заказ, и нас уговорили их выкупить. Не погибать же скотине.
— Сколько стоит одна корова?
— Тогда мы покупали по 95 тысяч рублей голова. Только это называется не корова, а нетель — девушка на выданье. Ей надо месяц прийти в себя, адаптироваться, и можно вести на случку. И были еще телочки, которым надо месяцев девять или годик подрасти, чтобы они созрели для осеменения. Телочки стоили по 75 тысяч.
Несколько коров пришли уже стельные, и, когда они отелились, телят некуда было деть. Мы же не рассчитывали на такой сюрприз, ничего еще не было для телят готово. Ветеринары устроили их в своем кабинете. Пока я приехала, телята уже встали на ноги и стоят: «Здравствуйте, вот они мы, хотели вы этого или нет». Настоящие австралийские.
Я, как бы вам сказать, не специалист в животноводстве, просто выросла на коровах. Поэтому с первого дня остро встал вопрос о специалистах. Ведь с каждой коровой, перед тем, как пустить ее в общее стадо, должны работать врачи, гинекологи.
Спасибо Коле Ананич, он предложил мне поехать в Донской государственный аграрный университет в Персиановском. Там для начала нам предложили троих ребят. Ну, а потом мы уже посылали своих сотрудников учиться в Германию.
Одновременно с фермой мы строили и квартиры под специалистов. Например, если вы пришли муж и жена: ты механизатор, она доярка — берите квартиру. Квартиры были все сделаны под евроремонт, был установлен котел, сантехника. Покупай мебель и сразу живи.
Я, честно сказать, не представляла, что возле коров должны быть гинекологи. Мы нашли женщину с золотыми руками. Приехала к нам с маленькими детками. Вот она меня уже встречала после отсидки, плакала, обнимала, дети уже студенты.
— Правда, что вы сами делали коровам кесарево сечение?
— Роды очень тяжелые бывают. Смотреть на это невозможно, не знаю, как это вообще можно выдержать. У коров глаза человеческие. Она смотрит, у нее слезы, и только не скажет — помогите мне. Если корова не способна разродиться, то мы можем погубить и корову, и телка, и все на свете.
Конечно, у нас такая проблема случилась. А незадолго до этого я посылала нашего главного ветеринарного врача учиться в США. Он оттуда привез кино, где корове делают кесарево сечение, как женщине. Посмотрели фильм, он мне и говорит: «Алексеевна, давайте делать. Первую корову, наверное, потеряем, но мы спасем телка». Да корову мы прирезали, но телка спасли. А потом уже пошло само собой. Все оставались живы.
У нас все самое передовое было. Студенты на практику ездили к нам с великим удовольствием. Сколько их потом следователи опрашивали, ни один не сказал ничего плохого. Даже после случившегося просились и приезжали к нам, потому что было все очень интересно. Я не знаю, как еще можно было лучше создать им все условия.
Мы же и для практикантов общежитие построили на ферме. Квартирки — прямо душа радуется. Маленькая прихожечка, комната на одного-двух человек. Просто прекрасно. Я сделала там гладилочку, отдельные душевые. Договор у меня с ними был такой. Все, кто нормально проходит практику, получают полноценную зарплату. Если бестолковый или ленивый, приехал в деревню отдохнуть, то получать будешь только на чипсы и сигареты, чтобы совсем обидно не было. Но хочу сказать — приезжали в основном хорошие ребята.
Когда они отчитывались по своей практике, им даже профессора не верили, что у нас здесь есть коровы, которые дают по 50 литров молока за сутки.
Посмотреть на наших рекордсменок каждый выходной привозили детей из Ростова, сразу по 2 класса, это где-то по 50 человек. Мы как-то вошли в корпус, где маленькие телята, а там корова только что родила телочку. Она такая маленькая, красивая до безумия. Все ее так гладили, просто высушили своими руками. Я их часа два не могла вывести.
Весело жили. У нас же, когда коровы заходили на дойку, всегда играла музыка. В основном шансон или песни советских композиторов. Но шансон они просто обожали. Молоком высшего сорта под него доились. Волгоград у нас его на детское питание брал. Ни капли антибиотика в нашем молоке никогда не было.
Мы так быстро обороты набирали, что в 2010 году решили купить еще 800 голов. Отправила в Австралию гинеколога. Говорю: «Валя, тебе с этим поголовьем работать, выбирай сама». А в Кущевке в это время произошли известные вам события.
И вот пришел этот скот. Нам его не отдают. Выгрузили с Новороссийска на передержку в Крымске и держат. В итоге вместо 800 голов отдали только 300. А покупали мы их по 125 тысяч рублей за нетель и по 105 за телочку. Их так долго держали в Крымске, что из этих 300 голов 175 успели заболеть конъюнктивитом.
Зачем их мучили, они же в резне не участвовали. Но мои врачи вылечили всех до единой коровы. Нам потом привезли 301-ю, совсем слепую. Видимо, ее никто не хотел брать. Ветеринарный врач мне говорит: «Ладно, Алексеевна, мы не получим с нее молока, но зато будет от нее приплод. Она освоится, поймет, куда ей попить идти, куда поесть, где спать. Пусть живет».
Кстати, австралийские коровы похлеще кенгуру. Мы чуть в обморок не упали, когда увидели, как они перепрыгнули забор в шесть метров. Совсем дикие приехали. Их там с пастбища на дойку гоняют собаки. Так они бегают быстрее лошади и, оказалось, что жару не переносят. Для них минус 15 лучше, чем плюс 30. Летом мы им увлажнители воздуха ставили, распылители рядом с кормушкой. Трактор загружался холодной водой, ездил вокруг фермы и плитку поливал. Сбивали им температуру.
— После всего этого вы говядину, наверное, не едите?
— Не могу. После того как ферму построили, просто не могу.
Отняли и поделили
— Если вернуться к сегодняшнему дню, то, насколько можно понять, у вас из всего перечисленного больше ничего нет.
— Отняли после того, как в Кущевке случились вот эти все события. Причем досталось все не государству, а разным проходимцам, и совершенно бесплатно. Они ни копейки не то что мне, а даже налога не заплатили.
— Как же так?
— В 2008 — 2011 годах ООО «Артекс-Агро» имело миллиардные активы, и, самое главное, без долгов.
А отъем собственности совпал с уголовным делом по факту мошенничества, которое на меня завели осенью 2010 года. С этого момента судьям Кущевского районного суда не было необходимости находить какие-либо доказательства моей вины. Они просто выносили все решения не в мою пользу.
— Решения по претензиям на ваше имущество?
— Да. 24 ноября 2010 года приехали из Следственного комитета и сказали, что на ООО «Артекс-Агро» открыто уголовное дело по попытке незаконного получения субсидии. Для их получения мы составляли налоговую отчетность. Закрывали задолженности и в этот момент 30 тысяч рублей случайно отправили на другой счет. Кассир одну цифру перепутал, отчего деньги от нас ушли, а в налоговую не пришли. Меня за них и посадили на три года. Обвинили в организации мошеннической схемы, хотя я в то время вообще лечилась за границей и не знала, что тут происходит. Но в любом случае — 30 тысяч рублей для предприятия с миллиардным оборотом, просто смешно. В тот момент на счету у «Артекс-Агро» было 26 миллионов. На моем личном — 180 миллионов. Ну да бог им судья, я за это уже отсидела и вспоминать не хочу.
Это уголовное дело против меня стало катализатором и причиной всех остальных бед.
Пока шло следствие, у настоящих мошенников — адвоката Виктории Лесной (получила 8 лет колонии за мошенничество) и ее подруги, федерального судьи Светланы Мартыновой (сейчас содержится в ростовском следственном изоляторе по подозрению в мошенничестве), возник план меня обобрать. В процессе вот этого уголовного дела с тридцатью тысячами Виктория Лесная была адвокатом нашего бухгалтера Надежды Вежливой. Лесная была в курсе всех событий и сообразила, что ничего хорошего мне не светит. Накажут по-любому. И, понимая, что после всего случившегося в Кущевской на моей стороне никого не будет, решила воспользоваться моментом.
Смотрите: 18 августа 2011 года мне оглашают приговор и берут под стражу в зале суда. Ровно через две недели, 2 сентября 2011 года, Виктория Лесная подает в Кущевский районный суд иск с требованием передать всю мою землю в собственность 80-летней Анне Данько, тетке ее мужа. Основание совершенно безумное — якобы земельный пай Анны Данько в размере 6,18 гектара стал основой для формирования 35 земельных участков общей площадью под 40 тысяч гектаров, в том числе и всей принадлежащей мне земли. Поэтому Анна Данько, а не я, имела первоочередное право для выкупа всех соседних паев и их обработку. Я якобы нарушила это право, и на этом основании все купленные мною земли должны перейти в ее собственность.
Иск потом практически дословно лег в решение суда, что тоже о многом говорит.
Примечательны дата и время, когда это решение было вынесено.
Окончательно приговор по мне вступил в силу утром 5 октября 2011 года. Стало ясно, что я теперь точно осуждена и отправляюсь по этапу в колонию. А ровно через три часа после этого началось заседание Кущевского районного суда, и он, не раздумывая, передает все мои земли в распоряжение 80-летней бабушки. С этого момента фактически и началось банкротство «Артекс-Агро».
— На том же основании?
— Виктория Лесная по генеральной доверенности Данько снова подает на меня в суд. На этот раз меня обвинили в неосновательном обогащении за счет пенсионерки.
Поскольку ранее суд решил, что всю земли должна была выкупить Данько, то я, не дав ей это сделать, лишила ее права получить доход с урожая. В итоге Кущевский суд взыскал в бабушкину пользу 81 426 439 рублей лично с меня и 234 809 000 рублей с моего предприятия «Артекс-Агро».
Суд вообще не стал принимать во внимание, что Анна Данько с тысяча девятьсот девяносто какого-то года жила на одну пенсию и никак не могла купить не то что тысячи, а даже пару гектаров. А как бы она их обрабатывала, тяпкой?
Чтобы там что-то выросло и дало урожай, мы создали целое предприятие, которое имело полный замкнутый цикл производства. У нас сотрудников триста человек.
Но что тут говорить, у суда была своя задача.
Имея на руках решение суда о взыскании с предприятия 234 миллионов, Лесная снова обращается в суд с иском о банкротстве «Артекс-Агро» с оставшейся фермой.
В результате череды и смены кредиторов ферма в конечном итоге перешла в собственность к структурам, близким бывшему губернатору Краснодарского края.
— На рейдерский захват похоже.
— На сегодняшний момент существует определение Краснодарского краевого суда и Верховного суда, которое признает незаконным решение о взыскании с «Артекс-Агро» и с меня всех этих денег. Судьи наконец-то прозрели.
— То есть речь сейчас пойдет о возвращении фермы. Думаете, вам ее отдадут?
— Вся цепочка известна. Все люди живы и здоровы. Я слышала, но не могу ничем подтвердить, так, на уровне слухов, что последние покупатели заплатили за ферму 700 миллионов. Понимаете абсурдность ситуации? Куда делись остальные деньги, если пускай даже выдуманный долг за фермой числился 234 миллиона? Куда смотрели налоговая, прокуратура?
Этой страшной ситуацией в Кущевской воспользовались аферисты всех мастей. Обогатились все, кроме государства.
— Вы сейчас ищете юридическую фирму, которой готовы заплатить 250 миллионов рублей так называемого гонорара успеха, если они помогут вам вернуть принадлежавшие лично вам пять тысяч гектаров земли. Для начала.
— Из тех земель, что суд передал Анне Данько, в моей личной собственности было 5297 га. Эту землю я сама покупала у своих пайщиков. И опять же отсидела за это еще три года.
Пока у меня шел первый срок, все это время очень тщательно занимались проверкой моей деятельности. Посадить меня на три года казалось недостаточным. Искали нарушения и постарались найти. Оказалось, что в 2008 году мои юристы неправильно оформили покупку 513 га земли.
И в 2014 году выносится приговор, где меня обвиняют в неправомерном использовании этих 513 га земли, хотя ни одной жалобы на это не было. Никто не пришел жаловаться на меня в суд. Ни одного человека.
Но факт не в этом, а в том, что когда меня судили за покупку этой земли, она уже три года как решением Кущевского суда принадлежала Анне Данько. Бабушка спокойно сдавала ее в аренду и получала прибыль. И вот я отсидела за эти гектары три года, вернулась домой, а земелька по сей день сельскому поселению не возвращена. Никто даже и не думает принимать меры по возврату этих 513 гектаров стоимостью более 50 миллионов рублей. Никто не возмущается. За что я отбывала срок, спрашивается?
— Действительно странно получилось.
— Горько получилось. Вот если бы государство пришло и сказало: пока мы не разберемся, кто виноват и что делать, все имущество под арест. Я бы это поняла. Но ведь сейчас на базе одного моего прибыльного предприятия созданы десятки, и все они проходят процедуру банкротства. Ни в одном из них люди не получают зарплату. По телевизору показывают, какие драки идут сейчас за эту землю. Люди под комбайны бросаются. Я, когда смотрела, думала: Боже мой, и все говорят: «Вот при Цапках, вот при Цапках». Да Цапки горстки земли ни у кого не взяли, ни у кого.
Мне проще найти в районе человека, которому мы помогли, нежели того, кому мы не помогали. Не было такого, чтобы я сказала — иди отсюда, не хочу с тобой разговаривать. Я колхозной человек, я выросла в деревне. Я не стесняюсь этого. Пусть про меня говорят как хотят. Всем одно солнце светит, но не всем одинаково греет. Поэтому у каждого свое мнение. А я рассказала все, как было и как есть сейчас.
Я стояла у истоков своей семьи. Мы не спали или спали стоя, не успевали ложиться, чтобы это все создать. И создавать не просто, за счет, как сказали корреспонденты, что мои ребята у кого-то отнимут телефон за 50 рублей. Мы брали кредиты у государства и полностью по ним рассчитались. Следователи искали нецелевое использование, перевернули все. Но ни копейки не нашли нецелевого использования, потому что не стояла задача, чтобы эти кредитные деньги куда-то деть. Не стояла. А стояла задача — строить, работать и жить. Платить зарплату людям, развиваться дальше, не останавливаться, не стоять на месте. Да чтобы сейчас такую ферму построить надо пять миллиардов. А эти пришли и все разорили.
— Расскажите, как вы провели последние семь лет.
— Сначала в сизо, потом в колонии...
Продолжение следует.
