У 17-летней Маши Брускиной на долгие годы отняли не только имя, но и ее героическую смерть, и только усилия неравнодушных людей помогли восстановить справедливость
Бывают на свете люди, которым не все равно. Они не пройдут мимо плачущего ребенка, подберут очередного щенка, помогут старику. Такой, по свидетельствам знакомых и друзей, была и Маша Брускина. Ее любили и знали многие. Тем более странно, что ее долгие годы не могли «опознать», вернее, не хотели.
Новые хозяева
Вокруг нее всегда кипела жизнь. Непоседливый характер не позволял бездействовать Родилась Маша в 1924 году то ли в Минске, то ли в Витебске – тут версии разнятся. Известно, что в декабре 1938 года девочка уже училась в Минске, в 28-й школе, и училась так, что ее фотографию разместили в газете «Пионер Белоруссии» как пример для подражания. Она вела просветительскую работу, много занималась с детьми, была пионервожатой в лагерях детского отдыха.
К моменту начала Великой Отечественной войны девочка как раз окончила школу. Еще где-то пылала непокоренная Брестская крепость, оставались живы другие очаги сопротивления, а в Минск уже вошли оккупационные войска. Эта территория стала «административной единицей» Германии и получила название Белорутении. С самого первого дня немцы повели себя как рачительные хозяева: развернули концлагеря, госпитали, перевалочные пункты для военнопленных – везде царил истинно германский порядок. Успешно наступающие немцы были благодушны в первые месяцы войны, и это спасло немалое количество жизней наших солдат. По крайней мере, администрация сквозь пальцы смотрела на то, что жители Минска подкармливают военнопленных, приносят им одежду и одеяла. В любом случае это было полезно для вермахта: сэкономленные ресурсы можно было потратить на своих. А можно было и положить к себе в карман то, что было не потрачено. Именно так поступал гауляйтер Кубе, вновь дорвавшийся до власти после пятилетнего отстранения от правящей верхушки.
Будучи поставленным на должность генерального комиссара Белорутении, этот немец, не стесняясь, грабил вагонами. Вывозил реквизированные предметы искусства, роскошные интерьеры, музейные экспонаты. Отчитывался за присвоенные деньги как за потраченные на военнопленных. На самом же деле спасением для наших солдат, попавших в лагерь, были принесенные местными женщинами нехитрые продукты. Но так можно поступать только тогда, когда вокруг не происходит ничего, что может привлечь внимание вышестоящих руководителей. А в Минске начало набирать силу партизанское движение, и это не могло остаться незамеченным.
Натуру не перекрасишь
Одной из женщин, подкармливавших наших бойцов, оказавшихся в жадных лапах Кубе, была и Маша Брускина. Уже зная с первых дней войны, как немцы относятся к евреям, девушка раздобыла краску и осветлила волосы. Но неугомонную натуру не перекрасишь, и Маша вначале просто приносила к концлагерю «Дрозды» еду и одежду для наших пленных, а позже и вовсе примкнула к подпольной группе, которая помогала вызволять из госпиталя политработников и командиров Красной Армии – практически, смертников. Ей удалось устроиться медсестрой и наладить доставку еды, медикаментов, перевязочных материалов и даже штатской одежды для побегов. Самое ценное, что сумела передать в лагерь Маша – это фотоаппарат, с помощью которого делались фотографии для липовых документов, с ними военнопленные потом уходили в побег. Только за одно это полагался расстрел…
Страшные фотографии
О побегах из госпиталя стало известно, и Кубе, и так имевший подмоченную репутацию, бросил немалые силы для разоблачения подполья. В лагеря внедрили «подсадных уток», которые должны были привести к партизанам, и это сработало. Завербованный военнопленный Борис Рудзянко выдал подпольщиков, и в середине октября 1941 года Машу и ее товарищей арестовали.
26 октября в разных районах Минска состоялась первая показательная казнь для устрашения местного населения. В четырех местах города повесили по три человека. Грязную работу немцы спихнули на литовский карательный батальон, которым командовал Антанас Импулявичус. Оттуда же был и фотограф, на которого легла обязанность фотофиксации казни.
В ноябре в руки Алексея Козловского, который работал в минской фотомастерской немца Вернера, попала пленка, где была запечатлена эта казнь. Алексей сделал копии снимков и сохранил их до конца войны в числе других фотографий, свидетельствовавших о преступлениях фашистов. Сейчас их можно увидеть в экспозиции Белорусского государственного музея истории Великой Отечественной войны.
После того как снимки были опубликованы в советских газетах, один из троих подпольщиков – Кирилл Трусов (или Трус) – был сразу опознан: его узнала жена. Стараниями юных минских следопытов в шестидесятых годах опознали и второго казненного: подростка Владлена (Владимира) Щербацевича. А вот имя девушки подтвердить не удавалось.
Без вины виноватая
Точнее, имя стало известно к 1968 году. Но из-за тогдашних политических дрязг между СССР и Израилем озвучивать имя еврейки не хотели. Тем более не хотели награждать. А награждать пришлось бы, потому что Трусова и Щербацевича уже представили к ордену Отечественной войны I степени. Так что героиня минского подполья хоть и была известна, но официально проходила под именем Неизвестной еще долгое время. Только в начале 2008 года в Беларуси на месте казни Марии Брускиной на мемориальной доске появилось и ее имя.
В 1997 году в Мюнхене в ходе фотовыставки, рассказывающей о преступлениях нацистов, одна из журналисток узнала собственного отца. Им оказался Карл Шайдеманн – на фотографии он накидывал на шею Марии петлю. Журналистка не смогла пережить этого знания и покончила с собой. Но, как предполагается, зря: по версии других очевидцев казни, офицер на фото – «минский мясник» Импулявичус.