Режиссер «Весны на Заречной улице» Марлен Хуциев крал посуду в ресторанах

- Это был один из самых наших людей. Тех, кто по-настоящему любил Родину! - не испугался сказать на презентации 87-летний оператор Геннадий Карюк, трудившийся с Марленом Мартыновичем над перестроечным фильмом «Бесконечность».

Первый рабочий день Карюк запомнил на всю жизнь. Войдя в павильон рано утром, он увидел свисающую с потолка петлю.

- Что это? - испугался оператор.

- Это для Хуциева! - со смехом ответили рабочие.

Казавшийся мягким, в нужные моменты режиссер мог проявить неожиданную твердость и даже «доводить» участников съемок. Многие помнят знаменитую сцену вечеринки в «Заставе Ильича» (1965 г.), когда  герой Тарковского ерничает и спрашивает о серьезном отношении к некоторым вещам, например к репе, а стоящая рядом девушка в исполнении Ольги Гобзевой не выдерживает и отвешивает шутнику пощечину.

История создания этой сцены прелюбопытна. В день съемок Тарковский был в приподнятом настроении: он только что узнал, что его картину «Иваново детство» отправляют на фестиваль в Венецию, а самое главное - работе присвоили первую категорию, а значит, денег Андрей получит намного больше, чем рассчитывал.

Тарковский прибыл на студию, где Ольга Гобзева и дала ему по роже. Никто не ожидал, что дубль не понравится Марлену. Он попросил переснять. А потом - переснять еще и еще раз. В итоге понадобилось 12 дублей! Гобзева была нервной девушкой, и в ее глазах  стояли слезы. Но чуть не плакал и Тарковский: после первой категории огрести по физии - было не очень приятно.

Изводил Марлен Мартынович и Карюка. Оператор вспоминает, как вместе они стряпали черновой сценарий из литературного: брали ножницы, вырезали полоски и наклеивали их на бумагу.

- Гена, ты что наделал? - вдруг в ужасе воскликнул режиссер. В какой-то момент ему показалось, что Карюк криво приклеил полоску.

- Да ладно вам, Марлен Мартынович, все равно это будут перепечатывать! - не придал значения оператор.

Но Хуциев был страшно расстроен.

- Ну ёлы-палы! Ну как ты мог! - приговаривал он с такой горечью в голосе, что испугал напарника: «Я ехал домой на автобусе и с тревогой думал: «Боже мой, а что же будет дальше?!»

А дальше работа велась под девизом «делать и переделывать». Во время съемок Хуциев любил придумывать что-то свое. Например, ему нравилось, когда движется камера. Нередко, когда оператор уже тщательно выставил панораму, подходил к нему и просил: «А давай немножко подвинем вот сюда?» Приходилось в который раз перетаскивать железки. Но когда Карюк все налаживал, Хуциев подкрадывался снова:

- Гена! А давай еще подвинем?

Душа картины

Несмотря на все загоны, режиссера очень любили. «Он был внимателен к людям», - говорит оператор. Эта внимательность выражалась хотя бы в том, как Хуциев выбирал саундтреки. Марлен Мартынович не любил брать готовые музыкальные темы, но с удовольствием слушал то, что поют на площадке. Свою мелодию он должен был услышать от человека.

Например, знаменитую «Когда весна придет, не знаю», прозвучавшую в «Весне на Заречной улице», ему насвистел тогда еще оператор Петр Тодоровский. Эту песню он услышал на спектакле в Театре Вахтангова. И она стала главным саундтреком целой эпохи. Позднее Хуциев использовал музыкальный талант Тодоровского в фильме «Был месяц май». Там Петр Ефимович снялся как актер и шикарно насвистел под гитару вальс «Память цветов» Энрико Росси.

Хитрый ход использовал Хуциев в неоконченной картине «Невечерняя», когда снимали сцену битвы с французами.

- Накануне съемок масштабной битвы он попросил найти пластинку с «Интернационалом» - «Вставай, проклятьем заклейменный», - вспоминает оператор.

Съемочная группа похихикала, но пластинку нашли. А на следующий день, когда по команде «Мотор!» пошла атака, режиссер дал отмашку включить фонограмму.

Всем хихикавшим вдруг стало не до смеха.

- Музыка произвела такое эмоциональное воздействие, что у нас волосы зашевелились, насколько это было сильно, - вспоминал оператор.

Хуциеву многие предлагали потом: да оставь эту фонограмму в картине. Но режиссер, конечно, на провокацию не пошел. Он выбрал музыку только для того, чтобы настроить киногруппу на снятие этого эпизода.

Убежденный патриот

Увы, сам Хуциев не оставил воспоминаний. А изданный фолиант стоимостью 3 тыс. руб. - далек от совершенства. Дорогой том выпущен с браком: то тут, то там на страницах дырки. Что касается содержания, то мало что можно назвать интересным. Один писатель, а ныне иноагент, заметил с удивлением, мол, на память не жалуюсь, но сколько раз беседовал с Марленом Мартыновичем, а в голове не осталось почти ничего.

Видимо, у остальных так же. Ну, любил кожаные вещи. Мог часами выбирать в ГУМе перчатки. У какого-то абитуриента оценил костюм и со знанием дела спросил: твидовый? Любил прошвырнуться по дорогим бутикам и, когда там не верили в его платежеспособность, не глядя покупал самый дорогой галстук, который потом небрежно засовывал в карман, заставляя продавца стоять с выпученными глазами...

Не захочешь, а вспомнишь цитату Чуковского про Авдотью Панаеву, многолетнюю сожительницу поэта Некрасова: мол, слушала симфонии великих маэстро, а услышала одного только чижика.

Очевидно, дело не в Хуциеве, а в том, что воспоминания тенденциозны. Авторы брезгливо обходят тему того, что Хуциев был убежденным патриотом. На страницах книги периодически делаются «уколы»: то «Заставу Ильича» назовут «конформистским» фильмом, то упомянут, как не выдержал один из студентов и высказал мастеру, мол, как вы можете быть таким лояльным к власти, у вас же отец репрессирован!

На этот счет честно и интересно высказался 86-летний Наум Клейман. Киновед отметил, что, хотя Хуциев обеспечил себе место в мировом кинематографе, его за рубежом практически не знают. И это незнание -  вина наших критиков, которые не смогли или не захотели объяснить массовому зрителю кинематографическую прелесть режиссера.

- Мы все в долгу перед Хуциевым. Мы очень мало сделали для него, - заключил Наум Ихильевич.

Ключ памяти

Актер Григорий Катаев вспоминал, как в 80-е, будучи студентом ВГИКа, пришел к Хуциеву править сценарий. Режиссер пригласил студента к столу, сам пожарил отбивную. И, пока они трапезничали, Катаев обратил внимание на множество красивых кофейных чашечек на полке. Они были не из одного сервиза: у каждой своя форма ручки и расцветка.

- Марлен Мартынович! Какая милая коллекция! Откуда такие чашечки? - начал было студент.

- Ха! Откуда!.. - весело воскликнул Хуциев. - А я их скоммуниздил!

Студент опешил: ему не приходилось слышать, чтобы мастер ругался матом. Хуциев тоже испугался и оглянулся: не вышла ли из соседней комнаты супруга. А потом, сделав круглые, как у совы, глаза, поведал, что его хобби - тырить чашки во время загранпоездок. - Это не чайная ложка. Поэтому у меня целая технология! - учил Хуциев. - Сначала нужно заранее протереть чашку салфеткой, чтобы не накапало в карман. Потом убедиться, что на тебя никто не смотрит. Все нужно делать аккуратно и быстро. Но не суетливо, чтобы не обратить на себя внимания! И так плавно - хоп! - во внутренний или внешний карман пиджака.

Рассказ перемежался приступами обоюдного хохота: студент живо представлял, как мэтр исподтишка занимается таким непотребством.

На шум из комнаты вышла супруга.

- Я... рассказал... Грише, - простирая раскачивающуюся от хохота руку в сторону чашек и не в состоянии закончить фразу, выкрикивал ей Марлен Мартынович.

- А, да. Он их ворует, - спокойно, как ни в чем не бывало, ответила супруга и меланхолически подошла к кухонному шкафу. - Вот молодцы, отбивные пожарили.

От ее невозмутимого тона режиссера и студента накрыла вторая волна дикого ржача.

- Да-да, я ему всегда говорю: тебя посадят, - с тем же спокойствием продолжила Ирина Семеновна и повернулась к мужу: - Ты о нас с Игорем подумай. И я уже не говорю о газетных заголовках: «Классик российского кино крадет посуду в ресторанах». Сраму не оберешься.

Невозмутимо, как Ахматова, она вышла из кухни. Через несколько секунд из гостиной раздался сдерживаемый смех. Жена режиссера подыграла мужу в «контрастного персонажа»...

Уже после Хуциев объяснил, что ворует чашки не ради воровства:

- Я не умею красиво писать, не хватает словесного таланта. Чтобы вспомнить историю, мне нужен предмет. Я смотрю, трогаю - и вспоминаю. Каждая сворованная чашка - это ключ памяти...

Без трусов

Хуциева называли «самым недисциплинированным режиссером». Говорили: «Сценарий и Марлен - вещи несовместимые». На съемочной площадке он никогда не следовал написанному, все переделывал и, добиваясь от участников процесса того, что было ведомо только ему, порой очень сильно их бесил.

- Это чепуха, когда говорят, будто бы я ничего не знаю заранее, когда выхожу на площадку, - возражал Хуциев. - Я уже знаю, как все будет смонтировано. Однако я не хочу упустить последний шанс, если что-то пойдет спонтанно.

Неожиданно «включить режиссера» он мог и в обычной жизни. Кинодеятель Евгений Цымбал вспоминал, как неожиданно во время совместной поездки в Бретань Хуциев чуть не подвел его под монастырь. Гости мероприятия ехали вдоль побережья океана, и Цымбал имел неосторожность сказать:

- Было бы теплее - искупался б в океане.

- За чем же дело стало? - подпрыгнул на месте Марлен и принялся склонять Евгения, чтобы тот сделал это прямо сейчас, а не летом, когда любой дурак может.

- У меня трусов нет, - оправдывался бедолага.

- А зачем вам трусы? Тут женщин нет. Раздевайтесь - и вперед, - наседал режиссер так, что не повиноваться было невозможно.

Цымбал повиновался и нагишом вошел в холоднющую воду, а когда вышел - там уже было полно народу. В его отсутствие на берегу припарковался автобус со студентами и студентками. Все аплодировали и кричали: «Браво!»

Хуциев был в страшном восторге.

- Вы показали французам, как высаживались с моря освободители Франции в 1944 году! - гордо сказал он.

Удлинение  размера

За удивительную особенность затягивать процесс съемок Хуциев получил прозвище «Отец русской пролонгации». Как-то он пошел к Галине Волчек просить у нее актера Геннадия Ветрова для своей картины:

- Мне буквально на три месяца. Можешь отпустить?

- Ага, а то я тебя не знаю, - хохотнула Галина Борисовна. - Ты же будешь свой фильм десять лет снимать!

- Галя! Что ты такое говоришь?! - запричитал Марлен Мартынович.

Но Волчек как в воду глядела.

Мастер любил затянуть не только свою, но и чужую работу. Кинокритик Вячеслав Шмыров вспоминал, как в 1995 году принимал участие в подготовке юбилея Хуциева. На беду, Марлен ворвался в монтажную студию и затребовал отрывки киноматериала, который Шмыров планировал показать всем.

Увиденным Хуциев оказался страшно недоволен:

- Как так?! Заканчивается на самом интересном месте.

Недолго думая, он удлинил все до нужных ему размеров. Был кусочек на пять минут - стал на 20. Управился аккурат к началу вечера. Мероприятие открывал сам Шмыров, но вступительное слово не получилось, потому что из-за кулис слышалось раздраженное хуциевское: «Что он несет?» Потом на сцену выскочил и сам юбиляр и принялся распекать бедного ведущего.

В итоге вечер превратился в нечто бесконечное. Уже в нулевые, когда Шмыров делал вечер, посвященный 50-летию фильма «Застава Ильича», он учел, что появление режиссера на сцене может превратить праздник любимого фильма в долгую проповедь. Поэтому придумал хитрый ход с нейтрализацией Хуциева при помощи Нани Брегвадзе. Певицу специально вызвали из Тбилиси, и в кульминационный момент она просто вышла из-за кулис и начала петь для ничего не подозревающего Марлена  на грузинском.

Ученики вспоминают, что пожилой мастер, казалось, не ведал усталости. В монтажной мог работать ночи напролет, когда молодые коллеги засыпали кто на чем. Когда на долгих мероприятиях предлагали стульчик - он злился: «Еще прилечь мне предложите…»

Что такое смерть

В последние 15 лет мэтр снимал «Невечернюю» - фильм о встрече Толстого и Чехова.

Если грубо пересказывать историю, то она такая. Когда Антон Павлович заболел и попал в больницу, к нему притопал Лев Николаевич. Больной отхаркивал кровь в большой стакан, а пожилой классик не придумал ничего лучше, чем завести с умирающим разговор о смерти. Вернее, о том, что ждет человека ТАМ.

Толстой настаивал, что души улетают в некий эфир и там сливаются в единое «начало». Чехов возражал, что такое «начало» видится ему противной студенистой массой, и если его индивидуальность будет стерта, то на фиг ему нужно такое посмертие. Классики сильно повздорили. В финале, уже уходя, Толстой наклонился к Чехову и сказал свое знаменитое: «А все-таки пьесы ваши - дурные. Я Шекспира не люблю, а ваши - еще хуже».

То, зачем Хуциев взялся за эту тему, так и осталось загадкой. Когда его спрашивали, отвечал: «В жизни нужно ориентироваться только на себя. Если будешь искать злободневность, опираясь на других, у тебя ничего не получится».

Для финансирования своего финального кино Хуциев к кому только не обращался. Нужную сумму выделил Алишер Усманов. На его деньги Марлен снял потрясающие батальные сцены в Крыму. И, зная привычку олигарха тайно подсылать людей, чтобы те проверили, не ушли ли средства не по назначению, мастер даже уволил и нанял заново всю администрацию.

К сожалению, эту ленту Хуциев так и не закончил. По мнению Карена Шахназарова, с ним произошло то, что происходит с большими мастерами, пережившими ранний успех:

-  Мне кажется, у него было опасение, что новая картина не будет иметь такого резонанса, как его первые шедевры.

Судьба «Невечерней» до сих пор непонятна. Отснятого материала много, можно растянуть чуть ли не на 10 серий. У Союза кинематографистов были идеи завершить ленту. Однако этим никто не занимается.

Интересно, что практически хуциевскую задумку нам пришлось увидеть в этом году. Так, в основу фильма «Последняя сессия Фрейда» с Энтони Хопкинсом в главной роли положена единственная и, возможно, даже несостоявшаяся встреча тяжелобольного Фрейда и автора «Нарнии» Клайва Льюиса.

*включен Минюстом РФ в список физлиц-иноагентов