На даче Гурченко после ее смерти нашли вещи Кобзона

Великая Люся

После смерти знаменитостей между родственниками обычно разгорается борьба за их элитную недвижимость, дорогие автомобили, денежные накопления и другие ценные активы. А как звездные наследники распоряжаются их личными вещами, одеждой, мебелью и различной бытовой утварью, «Экспресс газете» рассказал обладатель обширной коллекции таких предметов - наш коллега, журналист Павел Соседов.

- Мой журналистский и человеческий интерес к Фаине Раневской в свое время привел меня к вдове архитектора Алексея Щеглова. Его бабушкой была наставница и названая мать Фаины Георгиевны - актриса Павла Леонтьевна Вульф. Матерью - режиссер Театра имени Моссовета Ирина Сергеевна Анисимова-Вульф, одна из жен Юрия Завадского. А самого Алексея Раневская знала с детских лет и называла эрзац-внуком.

Его вдова Татьяна Исаева жила в квартире на Тверской-Ямской, принадлежавшей когда-то матери ее мужа. Мы с ней подружились. Оказалось, что у нее сохранилось немало книг и пластинок с автографами Раневской, которые Фаина Георгиевна дарила своей любимой Павле и своему любимому Лёсику.

Жила вдова довольно небогато. Детей у нее не было. Из родственников остались только внучка мужа от его первого брака и родная сестра в Ярославле. И в какой-то момент, понимая, что она в Москве совсем одна, Татьяна Александровна решила переехать к сестре в Ярославль. Я ее попросил: «Когда вы будете переезжать, позовите меня! Понятно, что все вещи вы с собой не повезете. Тем более библиотеку. Я какие-то книги у вас заберу». Но так получилось, что я добрался до нее только в самый последний момент перед переездом.

Половину книг к тому времени она уже раздала. Я был страшно расстроен. Несколько дней тщательно перебирал то, что осталось. И десятка два автографов Раневской все-таки нашел. Например, пластинку с записью классики в исполнении Фаины Георгиевны и других артистов, на которой она написала: «Опять я в говне. Какое хамство!»

Но самой главной реликвией, оставшейся у Исаевой от Раневской, был стол начала XX века. Фаина Георгиевна любила за ним сидеть и что-то писать. Правда, у этого стола не было столешницы. Щеглов когда-то отвез ее на дачу. А вместо нее положил большую дверь.

Забрать этот стол у меня тогда возможности не было. И я пригласил к Татьяне Александровне представителей Бахрушинского музея. Они взяли люстру из квартиры Раневской на Котельнической набережной, которую она после переезда подарила Щеглову и Исаевой. Взяли рамку Павлы Вульф из нефрита, ее шкатулку для шитья и еще несколько вещей. А стол брать отказались. И кончилось тем, что он оказался на помойке.

Позднее я побывал на даче Щеглова под Волоколамском. Уезжая из Москвы, Татьяна Александровна оставила мне ключи от нее и сказала: «Если хотите, можете там жить». На самом деле это была никакая не дача, а маленький щитовой садовый домик, хоть и двухэтажный, который сам Щеглов построил.

Из ценного я там обнаружил только кровать Павлы Вульф и столешницу от стола, которого уже не было. «Давайте я куплю у вас эту дачу!» - предложил я Татьяне Александровне. «Я бы с удовольствием, но у меня документы на нее потеряны», - ответила она.

Три года спустя я спохватился и решил вывезти оттуда хотя бы столешницу с кроватью. «А дачу я еще год назад продала, - огорошила меня Исаева. - Человек очень назойливо мне звонил и заставил меня найти потерянные документы».

Покупатель дачи оказался перекупщиком. Через неделю он должен был передать ее новым хозяевам. И домик Щеглова со всеми вещами пошел бы под снос. Буквально в последний момент мне удалось уговорить этого перекупщика съездить со мной под Волоколамск и отдать интересующую меня мебель.

Столешница, к сожалению, за это время сгнила и превратилась в труху. Но вместо нее я взял в дополнение к кровати другой антикварный столик. Вывезти это добро тоже было непросто. Такси туда никак не вызывалось. Пришлось до глубокой ночи ждать на дороге, пока за мной приехала машина  и за семь тысяч доставила меня с мебелью в Москву.

«Хочу ваши пуанты!»

- Одним из эксклюзивов моей коллекции стали туфельки подруги Раневской Любови Орловой. Ее муж Григорий Александров после смерти Любови Петровны женился на вдове своего собственного сына. Она люто ненавидела Орлову и выбросила всю ее одежду и обувь.

Купивший их дачу во Внуково, адвокат Александр Добровинский нашел там только какие-то архивы. А из одежды Любови Петровны не осталось вообще ничего, кроме трех предметов. Фрагмент ее платья сохранился у «орлововеда» телережиссера Михаила Куницына. Одна пара туфель оказалась у историка моды Александра Васильева. Ему их передала бывшая коллега Орловой по Театру имени Моссовета - эмигрировавшая в Израиль актриса Этель Ковенская. А другая пара находилась у соседки Любови Петровны по даче - актрисы Аллы Будницкой. И она подарила эти туфли мне.

«Подарите мне и свои тоже - вот эти, на шпильках! - попросил я. - Все равно вы их уже не носите». «Ишь какой хитренький!» - рассмеялась Будницкая. Но своих туфель так и не дала.

А вот Ирина Мирошниченко еще при жизни подарила мне свою джинсовку Levis. Она думала, что я буду ее носить. Но джинсовка, конечно, была мне мала. Тем не менее я ее сохранил, потому что в этой джинсовке Ирина Петровна в 90-х годах снималась в фотосессии в ковбойском стиле для календаря.

Получил я прижизненный подарок и от Майи Плисецкой. Она мне очень симпатизировала.  На камерном вечере в Зале имени Чайковского даже посадила меня рядом с собой в первом ряду вместо своего мужа Родиона Щедрина. Все вокруг смотрели на нас с открытыми ртами и не могли понять, кто я такой и почему сама Плисецкая оказывает мне такую честь.

Однажды я был у нее в гостях и, воспользовавшись случаем, попросил: «Майя Михайловна, хочу ваши пуанты!». - «У меня ни одной пары не осталось, - развела руками она. - Последние раздала на благотворительные аукционы. Но я тебе кое-что другое подарю». И указала на книгу с красным корешком, стоявшую на стеллаже.

Это был альбом о ней на французском языке, который издавал Пьер Карден. В России этого издания ни у кого не было. «Меня убьют за это, - призналась Плисецкая, подписывая его мне. - Но у меня в Мюнхене есть еще 4 или 5 таких книг. Я потом одну привезу». Сегодня в их с Щедриным московской квартире – музей. Интересно бы проверить – появилась ли там такая книга.

Чемодан туфель и сумок

- Вне зависимости от того, стал бы я заниматься коллекционированием или нет, у меня всегда была мечта иметь какие-то вещи Людмилы Гурченко. Она по жизни была моим главным кумиром. Именно с нее началось мое увлечение театром, кино и эстрадой. Мы с ней, конечно, были знакомы. На протяжении восьми лет Люся видела меня на всех своих спектаклях и концертах. Иногда даже сама меня куда-то проводила. Например, когда ее театральная компания привозила в Москву спектакли Римаса Туминаса, она посадила меня и мою подружку в свою машину, сама села за руль и повезла нас на прием в посольство Литвы.

Но близкой дружбы, как с некоторыми другими артистами, у меня с ней не было. Первые вещи Гурченко, которые у меня появились, мне подарила девушка, работавшая с ней на антрепризных спектаклях как администратор.

Люся вообще была человеком щедрым по отношению к своим близким, к тем, кого любила. В спектакле «Случайное счастье милиционера Пешкина» она играла хозяйку молочной лавки. Для этой роли ей нужна была какая-то простая обувь. У нее такой, понятно, не было. И администратор принесла ей свою. А Люся в благодарность отдала ей целый чемодан своих туфель и сумок, которые она уже не носила. И я получил от этой девушки в подарок одну сумку Moschino с оторванной ручкой и две пары летних босоножек Marc Jacobs. Счастью моему не было предела.

Дважды музей Гурченко, открытый ее вдовцом Сергеем Сениным в их квартире в Трехпрудном переулке, проводил аукционы с целью сбора средств на развитие и выставлял на продажу что-то из ее вещей. Первый аукцион прошел впустую. Все вещи стоили очень дорого. И ничего, по-моему, не было продано.

А на втором аукционе цены сделали уже подемократичнее. Я очень хотел купить одно из платьев Люси - работы Валентина Юдашкина 90-х годов. Стартовая цена на него была 150 тысяч рублей. У меня уже были отложены деньги на эту покупку. Но аукцион проходил в тот день, когда мне нужно было переезжать на другую квартиру. Участвовать в нем я никак не мог. И юдашкинское платье ушло.

Насколько мне известно, оно оказалось у Эвелины Бледанс, которая играет сейчас в спектакле «Любовь и голуби» и как-то задействует это платье в постановке. Зато непроданным осталось другое - из легендарного телефильма Евгения Гинзбурга «Бенефис Людмилы Гурченко» 1978 года. И я уже задним числом купил его по стартовой цене.

Фото на прикроватном столике

- Дальше произошла совсем уж мистическая история. Меня пригласили на телепередачу, посвященную памяти Ирины Мирошниченко. В разговоре с редактором я упомянул о моем увлечении Гурченко. «А я дружу с ее внучкой Леной, - сказала редактор. - Она сейчас дачу собирается продавать». Эта дача в Новоглаголеве после смерти Людмилы Марковны досталась ее дочери Марии. А когда и ее не стало, дачу получила в наследство внучка. «А можно с ней пообщаться? - заинтересовался я. - Если на даче остались какие-то ненужные вещи, может, я бы что-то у нее приобрел».

Редактор дала мне контакты Лены. Я с ней созвонился. И она мне не отказала. Пригласила меня в Новоглаголево. Конечно, за 13 лет, прошедших после смерти Люси, многие из вещей были утрачены. Тем не менее кое-что интересное я нашел. Например, в гараже стоял пакет, до которого, судя по всему, руки не дошли, чтобы  выбросить. А в нем оказалось пять пар Люсиных туфель.

Среди непримечательных дачных вещей в гардеробе обнаружилось сшитое по эскизу Люси платье, в котором она снималась в фильме «Пестрые сумерки». Заинтересовал меня и джинсовый костюм, к воротнику которого Люсиной рукой был пришит подворотничок из любимых ею кружев. А почти мужскую рубашку и старый плащ 90-х годов, которые я поначалу даже не хотел брать и взял только из-за отсутствия чего-то лучшего, я потом с удивлением увидел на Гурченко при просмотре видеоверсии спектакля «Бюро счастья».

Помимо одежды, Лена передала мне кое-что из посуды, подшитые Люсей занавески и несколько плакатов и фотографий. Что меня тронуло, на даче стояла в рамке фотография мамы Лены в молодости. Гурченко все ругали за распри с дочерью. А она держала фотографию Маши на прикроватном столике.

Также я забрал с дачи пять коробок книг, подписанных Люсе многими нашими поэтами и писателями-шестидесятниками. Среди них нашлись даже книги с подписями одному из ее бывших мужей Иосифу Кобзону. Что было удивительно, учитывая, как они расстались.

А еще одна находка и вовсе произвела у меня в голове революцию. Это был сборник «Актеры российской сцены» с Люсей на обложке и с подписью «Паше на память! Никита Михалков». «Это же моя книга! - неожиданно дошло до меня. - Автограф у Михалкова я брал на ней, потому что ничего другого с собой не было».

Я только не мог понять, как она попала к Гурченко. А потом вспомнил, что 20 лет назад подходил к ней с этой книгой за автографом. «Ой, а у меня нет такой! - воскликнула Люся. - Дай посмотреть!». Обещала вернуть. Но забыла. И я забыл. И вот теперь она вернулась ко мне вместе с Люсиной библиотекой.

В последнее время моя коллекция так разрослась, что мне пришлось арендовать склад для ее хранения. Я стал всерьез задумываться об открытии своего музея. Нужно только найти помещение. Если кто-то готов в этом поучаствовать, буду очень рад сотрудничеству.