Бывший стиляга раскрыл тайну смерти Вертинского
Громкий скандал вызвала в кругах русских эмигрантов вышедшая в Нью-Йорке книга воспоминаний 83-летнего Бориса МОГИЛЕВСКОГО «Игры богемы». В ней автор, известный антиквар, откровенно описал нравы ленинградской богемной тусовки 50 - 70-х годов, в которой вращался до отъезда в США. В частности, он обнародовал пикантные подробности об Александре ВЕРТИНСКОМ, скончавшемся от острой сердечной недостаточности 21 мая 1957 года в гостинице «Астория» в Ленинграде. С помощью знатока русского шансона Максима КРАВЧИНСКОГО в 2014 году я разыскал автора «Игр богемы» и в преддверии 125-летия со дня рождения Вертинского попросил поделиться воспоминаниями о знаменитом певце.
- С главной героиней истории, которую хочу рассказать, я познакомился в середине 50-х в компании ленинградских стиляг, - начал издалека Борис Семенович. - Ей тогда было 19 лет. Звали Мила. А кличка у нее была - Слойка. Так в то время называлась булочка, политая белым сиропом. На Невском, где собирались стиляги, Милу все знали под этой кличкой. Высокая плотная блондинка с большим ртом и голубыми глазами. Имела первый разряд по плаванию. Ее мать работала судьей в Ленинградском городском суде. Жили они вдвоем на Васильевском острове в шикарной четырехкомнатной квартире, почти всегда свободной, так как мать редко бывала дома. И мы использовали эту квартиру для попоек и секса.
В нашей компании никто не учился и не работал. День проводили на пляже у Петропавловки, питаясь дешевыми пирожками и накачиваясь пивом, вечером находили две-три пары, которым негде было перепихнуться, и за их счет шли в кабак, а после везли их к Слойке на квартиру, где все уединялись по комнатам. Золотое время...
Как я теперь понимаю, Слойка была больна. У нее, как говорят в народе, наблюдалось бешенство матки. Я тогда был очень силен и за ночь имел с ней десять и более соитий. А ей все мало. Иссякая, Милка теряла сознание. Испытывая, колол ей булавкой в попу. Реакции - никакой! Через 10 - 15 минут приходила в себя и была готова снова и снова заниматься любовью.
Слойка казалась спокойной, пока ее не трогали. Но стоило совершенно незнакомому мужчине любой внешности и возраста (например, водопроводчику, который пришел чинить кран) дотронуться до ее руки или посмотреть ей между ног, как лицо Милы покрывалось пятнами, глаза туманились. Валилась на пол, задирала подол и раздвигала ноги. Мол, берите, счастливчики, чудное молодое тело.
Тогда было в самом разгаре увлечение джазом и Западом. И на этой волне я придумал устроить конкурс пианистов-джазменов. После долгих поисков дочь какого-то профессора - студентка консерватории - согласилась предоставить для конкурса их большую квартиру с роялем «Стейнвей».
В качестве конкурсантов участвовали москвич Леонид Кауфман из оркестра Леонида Утесова, Фридман из Харькова и несколько ленинградцев: только вернувшийся из армии Владимир Шалыт, Наум Темкин из оркестра ЛИСИ, Анатолий Кальварский из ансамбля Ореста Кандата и начинающий композитор Виктор Лебедев (впоследствии написавший песни к популярным фильмам «Небесные ласточки», «Гардемарины, вперед!» и многим другим. - М. Ф.). А призом победителю была заявлена Слойка. Она наливала каждому пианисту до и после выступления рюмку коньяка и дарила поцелуй взасос. Определить победителя мы так и не смогли. В итоге Слойку забрал себе Кауфман - самый шустрый и богатый. Он шепнул ей на ухо: «Поехали со мной! Я тебе устрою праздник». И увез на ночной «Стреле» в Москву. Она была легкая на подъем и ни о чем особенно не задумывалась.
Сказка, которая не приснилась
- У меня со Слойкой завязалась большая любовь, - продолжает Могилевский. - В нашей компании все обменивались партнерами. Только я был всегда с ней. Однажды вечером мы, разодетые, пошли в кабак при гостинице «Астория». Знакомый официант развел руками - мест нет. Потом вдруг посмотрел на ближайший к нам стол, где сидел одинокий пожилой господин, и сказал: «Это Вертинский. Я сейчас спрошу у него разрешения подсадить вас к нему». Слойка вытаращила свои на пол-лица голубые глаза и уставилась на Александра Николаевича, поедая его взглядом. Шансонье позволил сесть с ним.
И мы стали свидетелями милого происшествия. Вертинский уже закончил ужин и попросил чай с лимоном. Официант принес напиток в чашке. Певец отослал его обратно, сказав, что чай подают только в стакане. Официант принес чай с плавающим лимоном в стакане. Но был опять отослан - Вертинский указал: «Стакан должен быть в подстаканнике, а лимон и сахар - отдельно на тарелке!» Когда официант в третий раз принес чай, исполнив все приказания, артист ему даже не сказал спасибо.
Выпил чай и направился к выходу, не оставив чаевых. И официант, глядя ему вслед, восхищенно произнес: «Барин!» Тут Слойка обратилась к Вертинскому с просьбой дать автограф. «Но на чем? - улыбаясь, спросил он. - На салфетке?» Она не растерялась и, выяснив, в каком номере он живет, обещала прийти на следующий день и принести фотографию для автографа.
Было уже довольно поздно. Мы еще недолго посидели в кабаке и тоже собрались уходить. «Боря, я что-то устала, - сказала мне Слойка. - Поеду домой. Давай отдохнем!» - «Давай!» - согласился я. И мы разъехались по домам. Утром, проснувшись поздно, я выпил на опохмел бутылку кефира и лениво поехал на Невский. Подходя к «Сайгону», как мы называли кафе у Литейного, узрел там околачивающихся стиляг. Они, как по команде, кинулись ко мне: «Боря, ты что, ничего не знаешь?! Вчера ночью Вертинский умер на Слойке!» - «Да вы что?! - не поверил я. - Мы после встречи с ним расстались. Она поехала домой».
А потом Слойка мне призналась, что примчалась домой, схватила фотографию и вернулась в «Асторию», чтобы ее подписать. Этот снимок я у нее видел. На обороте был автограф: «Ночной фее, сказке, которая не приснилась».
Что произошло той ночью в номере, Мила не рассказывала. «Ну, сам понимаешь...» - уклончиво отвечала на мои расспросы и только хихикала. Что она там творила - могу только догадываться. Когда Вертинский умер, Слойка убежала.
О том, что она была у него в номере, в гостинице никто не знал. И никаких неприятных последствий для девушки эта история не имела. А вот я из-за Слойки заработал туберкулез. Гуляя с ней, я же почти ничего не ел и только занимался сексом круглые сутки. Меня положили в туберкулезный институт. А Слойка ходила по директорам магазинов, судя по всему, оказывала им услуги и приносила сумки с продуктами, чтобы меня подкормить.
Наши отношения продолжались около трех лет. Потом я устроился работать в Леноблпотребсоюз, обзавелся собственной творческой мастерской на Васильевском острове, и у меня появились другие женщины. Последний раз я видел Слойку в начале 60-х. Она очень плохо выглядела. У нее были синие губы и какие-то припухшие глаза. «Что с тобой?» - спросил я. «Сердце», - ответила она. О дальнейшей судьбе Милы, к сожалению, ничего не знаю. Думаю, ее давно нет в живых.
