Ширвиндта не брали преподавать без «подписки о невытрахе»
- Я благодарна Богу за то, что позволил мне хотя бы краешком соприкоснуться с таким человечищем. Я училась в Театральном училище Щукина вместе с Сережей Чонишвили, Люсей Артемьевой и другими на курсе Марианны Рубеновны Тер-Захаровой. А Александр Анатольевич преподавал у нас актерское мастерство.
Как все студентки, была в него влюблена. Он с его коровьим взглядом с поволокой был настоящим секс-символом. Руководители «Щуки» шутили, что, принимая его на работу, были вынуждены брать у него подписку о невытрахе.
Просто проходя мимо по коридору, он очаровывал своей походкой, манерой держаться. Одевался с иголочки. Любил хороший парфюм. И даже на занятиях не выпускал любимую трубку.
Только на двух человек не распространялся запрет на курение. На Аду Владимировну Брискиндову, преподавательницу французского языка и светских манер, у которой был длиннейший мундштук и своя пепельничка в кармане. И на Александра Анатольевича с его трубкой.
Учил нас Ширвиндт не столько приемам актерской игры, сколько пытался вложить какие-то правильные нравственные законы. «Знаете, что главное, по мнению Евгения Вахтангова, должно быть в актере? - говорил он. - Отсутствие рабской натуры. Рабская натура - это когда ты перед сильным преклоняешься, а слабого гнобишь. Изжигайте ее из себя!». Эти его слова стали философией моей жизни.
С нашим курсом Ширвиндт ставил оперетту Оффенбаха «Герцогиня Герольштейнская», которая потом стала нашим дипломным спектаклем. Главную мужскую роль играл Бахтияр Усманов - красавец, герой-любовник, но жуткий разгильдяй.
Однажды он опоздал на репетицию. А у Ширвиндта это считалось страшным проступком. «Сходи и узнай, заходил наш герой-любовник в это заведение или нет», - попросил меня Александр Анатольевич.
На вахте сидела бабушка, которую из-за сиреневых волос все называли Мальвиной. Она сразу доложила мне: «Усманов не являлся». И тут, едва не вышибив двери, влетел Бахтияр. «Ну что, допрыгался? - стала подкалывать его я. - Сейчас Ширвиндт тебя съест. Тебе остается только умереть». - «Вызывай скорую!» - велел Усманов и прямо посреди фойе бахнулся в обморок.
Я побежала в зал и сообщила Ширвиндту: «Бахтияр давно здесь. Он лежит без сознания в фойе». А тот, узнав, что я вызвала неотложку, задумчиво произнес: «Придумал же что-то, гаденыш». В этом был весь Ширвиндт. Он раскусил Усманова, даже не видя его.
Закончилось все тем, что Бахтияра увезли в больницу, положили на операционный стол и вырезали ему здоровый аппендикс. Зато он остался студентом «Щуки».
Репетиции нашей «Герцогини Герольштейнской» продолжались полтора года. Ширвиндт постоянно был занят то в театре, то на киносъемках, то на телевидении. И репетировать приходилось по кусочкам. В какой-то момент он решил собрать эти кусочки воедино. Сел в зале с секундомером. Сказал: «Поехали!» - и махнул рукой.
Мы отыграли все, что отрепетировали за полтора года. Секундомер показал 17 минут. «М-да, - хмыкнул Александр Анатольевич. - Что-то коротенькая история у нас с вами получается». И начал сам придумывать какие-то диалоги, добавлять танцульки и песенки, чтобы натянуть хронометраж хотя бы на час двадцать. В результате получился замечательный спектакль.
Вниз головой
- Ширвиндт очень хорошо прочухивал людей. Однажды встретил меня в училище и как бы мимоходом сказал: «Девка ты талантливая. Но в театре много не заработаешь. Иди лучше петь на эстраду. Там больше денег платят».
А нашего однокурсника Сашу Симонца порекомендовал в свой родной Театр сатиры. Его взяли, чтобы хотя бы чуть-чуть подзаменить умершего Андрея Миронова. Перед «Щукой» Симонец окончил цирковое училище. Был очень подвижный и пластичный, бил чечетку, жонглировал. Но злоупотреблял спиртным. За пьянки и срыв репетиций его раз пять выгоняли из театра. Каждый раз он приходил ко мне и говорил: «Настюха, спасай!» «Шо?! Опять?!» - спрашивала я, как волк в мультике «Жил-был пес». И начинала звонить Ширвиндту: «Не выгоняйте Сашу! Он же без театра сгинет». - «Я, конечно, за него поручусь, - отвечал Александр Анатольевич. - Но он же, скотина такая, опять что-нибудь вытворит».
В очередной раз мои уговоры на Ширвиндта не подействовали: «Пускай Симонец принесет справку, что закодировался! Я же должен что-то директору театра предъявить». Справка была куплена. Но выпивать Саша, конечно, не перестал. Его поставили вместо уже пожилого Спартака Мишулина играть Карлсона в легендарном детском спектакле.
По ходу действия его поднимали на цирковой лонже и он летал над сценой. Однажды его полет завершился плачевно.
Накануне вечером Симонец что-то праздновал. Перед спектаклем похмелился с рабочими сцены. Они как-то не так натянули лонжу. И бедный Сашка пролетел через всю сцену вниз головой. Играть спектакль дальше он уже не мог. Пришлось объявлять антракт и срочно вызывать на замену актера из второго состава. А тот для съемок отрастил себе бороду. И когда после антракта вместо Симонца на сцену вышел этот бородатый актер, какой-то ребенок из зала громко крикнул: «Что-то Карлсон как-то резко постарел!» Был ужасный скандал.
Ширвиндт уже не мог ничего сделать. Из Театра сатиры Сашку выперли. Он уехал на родину - в Благовещенск. Играл там в Амурском театре. А недавно пришла весть о его смерти.
Вслед за Симонцом в мир иной отправился и Ширвиндт. Когда мне сообщили, что его не стало, я два дня плакала. Видела его недавнее интервью. И он, несмотря на солидный возраст, был по-прежнему красив и остроумен. Его уход - это огромная потеря для всей театральной России. Кто теперь передаст молодым частичку своего таланта, юмора и здорового цинизма, без которого жить в нынешнее время практически невозможно?
