Биография художника и скульптора Михаила Шемякина «Моя жизнь: до изгнания», вышедшая в «Редакции Елены Шубиной» к книжной ярмарке Non/fiction уже стала событием. Многострадальный долгострой, над которым автор работал чуть ли не 20 лет, получился огромным – больше 700 страниц, с солидным количеством иллюстраций автора и абсолютно без фотографий. «Меньше всего хотел, чтобы это было похоже на занудный семейный альбом», - признавался Шемякин. Книга читается на одном дыхании.
Записать все, что происходило с Шемякиным, мечтали многие. Пытался даже Эдуард Лимонов, но не срослось: поссорились раньше.
Все шансы остаться ни с чем были и у издателя Елены Шубиной. Еще 20 лет назад она договаривалась с художником, что он займется автобиографией, и даже выплатила ему гонорар, но Шемякин и не почесался. Аванс потратил и кормил женщину завтраками: мол, пишу-пишу, скоро закончу. В итоге разъяренная Шубина сама прилетела во Францию и приструнила распоясавшуюся звезду.
- Она сначала пыталась задушить меня. А когда ей это не удалось - стала угрожать тюрьмой, - то ли жаловался, то ли хвастался Шемякин во время презентаций.
Когда первые эмоции сошли, Елена Даниловна составила план работы художника над книгой и лично следила за его трудом: чтоб писал по три часа в сутки и не отлынивал.
«Папа, не убивай маму!»
Значительное место в автобиографии художник уделил отцу - пьянице и военному, от которого приобрел здоровый пофигизм. Михаил (Мухамед) Шемякин-старший принадлежал кабардинскому роду Кардановых, но всю жизнь прожил под фамилией своего усыновителя. Тот был адъютантом батьки Махно, прошел две войны, получив ордена и ранения.
Его жена Юлия была дворянкой, актрисой и фронтовой подругой: несколько лет воевала под началом Мухамеда в конном полку, пока в 1942-м не родила Мишу. Детство мальчика прошло в разъездах - родители колесили по стране. А после войны отец получил назначение в Пруссию и разгулялся во всю мощь. В раннем детстве Миша страстно желал отцу смерти. Когда тот напивался - пытаться убить жену:
- Он гонялся за ней с ножом, с кинжалом, целился в нее из пистолета. Я орал от ужаса, повисал на его руке... сколько раз до хрипоты в горле кричал одну и ту же фразу: «Папа! Папочка! Не убивай маму!»
Мальчик без черепа
Детские годы Михаила прошли в Кенигсберге. Цепкая память ребенка ухватила жуткие детали послевоенной жизни. Как на чердаке, где хранили яблоки, он обнаружил полуразложившийся труп немецкого солдатика. Как в подвале одного из домов наткнулся на останки немецких офицеров. Как с другими мальчишками находил патроны и снаряды. И это оборачивалось трагедией. Соседский пацан, забравшись в подбитый немецкий танк, попытался развинтить его... Мать возилась на кухне, когда услышала шум, а через несколько минут в кухню вошел ее сынок, у которого была снесена часть черепной коробки. «Мама, я очень хочу пить», - пробормотал он, лег на диван и скончался. Мать сошла с ума.
Когда Миша подрос, его определили в школу-интернат для русских детей, открытую в здании бывшего гестапо. Дом был огорожен высокой стеной с рядами колючей проволоки. Вход охранял вооруженный солдат: детям было запрещено выходить наружу из-за боязни мести какого-нибудь немца.
Но беда пришла откуда не ждали. Одна из интернатовских поварих, немка, у которой под Сталинградом погибли сыновья и муж, приготовила школьникам кашу, в которую насыпала толченого стекла.
В качестве развлечения офицерские дети по ночам ходили с фонариками исследовать помещения гестапо. А еще разглядывали фотографии голых женщин, которые воровали у отцов и дрочили в койках. За тем, чтобы в спальне никто не уклонялся от процесса, внимательно следили старшеклассники.
«Хорошая девочка»
В послевоенном Кенигсберге остались три категории немцев: пленные солдаты, которых гоняли на работы и сносно кормили, вдовы погибших и бездомные осиротевшие дети, которые постоянно просили хлеба. Однажды в дом к Шемякиным постучалась немка со своим истощенным младенцем. Пока мать наливала им молока в бидончик, ребенок умер.
Как-то отец привел в дом грязную немецкую девочку лет 13. Родители Ирмы погибли при бомбежке, и она жила в подвалах.
- Вот, Юленька, эта хорошая девочка будет теперь жить с нами. Хочу ее удочерить. Мишеньке с Танечкой будет веселее с новой сестричкой, - поставил семью перед фактом Шемякин-старший.
Мать долго отмывала Ирму от заскорузлой грязи, пошила ей одежду. Но однажды родители куда-то отлучились, оставив двоих детей на попечении немочки, а когда вернулись, застали сына в слезах с опухшим и раскорябанным членом. Ребенок рассказал, как в их отсутствие Ирма затащила его под стол, разделась догола и делала что-то непонятное в его трусах.
Охальницу прогнали обратно на улицу. Там она продолжила зарабатывать на пропитание, отдаваясь кому попало.
- Иногда я видел в окне ее бредущую фигурку, - пишет Шемякин. - Она даже не поворачивала головы в сторону нашего дома.
Немки из малинника
В прислугах у родителей будущего художника ходили две немки: фрау Берта с дочерью Хильдой. Сын полковника был поражен, когда однажды разлил молоко по столу, а Берта, вместо того чтобы вытереть, слизала все до капельки. Отец и муж обеих погибли на войне. Понятное дело, они ненавидели русских, которым вынуждены были готовить и стирать. Но однажды, когда мать Шемякина похвалила Хильду за хорошо вымытые полы, девушка воскликнула:
- Странный вы народ! Если бы я была победительницей, заставила бы раз 20 пол перемывать!
С Хильдой и Бертой семья рассталась в 1946 -м, когда советское правительство решило выселить немцев из Кенигсберга. На память фрау Берта оставила Шемякиным свою кухонную утварь. Но далеко не все подчинились требованию уехать в 24 часа.
Молодые немки, успевшие завести любовные интрижки с советскими солдатами, прятались по заброшенным садам и подвалам пустующих домов. Их разыскивали с овчарками, запихивали в машины и везли к месту сбора. Нескольких девушек обнаружили в полковничьем малиннике. После их выдворения Мишин папа с горя хотел застрелиться.
Бал в ночнушках
Шемякин вспоминает забавный эпизод, который произошел в Беранд-Эрбисдорфе, куда отца назначили комендантом. Бургомистр немецкого городка решил устроить в здании ратуши банкет. И был удивлен, когда жены советских офицеров через одну пришли на вечеринку в шелковых сорочках. Конфуз объяснился просто: накануне дамы специально отправились в Дрезден, где в универмаге накупили немецких ночных рубашек и комбинаций, приняв их за бальные платья в духе Наташи Ростовой.
Воспитанные немцы и виду не подали. С ними весь вечер танцевали корпулентные русские женщины в нижнем белье. Правда, на следующий день офицеры, чьи жены появились на вечере в ночнушках, получили взыскание.
Жена полковника Шемякина была на банкете в приличном. Правда, прихватила с собой детей. Как вспоминает Михаил, больше всего на том мероприятии его удивило, что немецкие дамы и их мужья за столом громко выпускали газы, и каждый их пук сопровождался оглушительным хохотом немцев.
Крах отца
Будучи комендантом, Шемякин-старший жил на широкую ногу. Пил, гулял, охотился и рыбачил. Причем рыбу глушил гранатами, а за подстреленной уткой даже в холодные осенние дни отправлял вплавь своего адъютанта. В сезон черешни брал с собой на промысел сына, который описывает этот процесс так:
- Военный грузовик с открытым кузовом останавливался перед черешневым деревом, адъютант влезал на дерево и начинал варварски ломать большие ветви, увешанные спелыми ягодами, и бросать их в кузов. В мою задачу входило обрывать ягоды и складывать их в корзины.
Однажды за этим занятием их застал немецкий фермер. Возмущенный, он заявил, что пожалуется на произвол коменданту.
- Представляешь, Юля, он пришел в комендатуру, а там я, - со смехом рассказывал потом жене полковник.
Конечно, русские «варвары» не устраивали эшафотов и не вешали инакомыслящих, как это делали «цивилизованные» немцы. Однако местные опасались русских и каждый день несли подношения отцу Михаила. Тот все складывал в подсобке и строго-настрого запретил семье что-либо забирать .
- Эти подарки не мне! Они принадлежат Советскому Союзу! Ясно?! - говорил он супруге и даже открыл музей немецких подарков.
В отличие от коллег, Шемякин-старший не вывез из ГДР ничего.
Карьера полковника подошла к концу с воцарением Хрущева. Когда генсек начал травлю полководца, Михаил, прошедший с Жуковым две войны, поехал к опальному маршалу, чтобы продемонстрировать свою верность. Взбешенный Хрущев уволил офицера в запас, отменив генеральский чин. А вместо положенной квартиры в Ленинграде Шемякиных вселили в шестиметровую комнатушку, спустя время заменив ее на две комнаты в коммуналке. Не будучи в силах мириться с действительностью, Шемякин-старший уехал в Краснодар, а супруга с сыном и дочерью остались в Ленинграде.
Жизнь в «Вороньей слободке»
Шемякин поселился в Ленинграде в 12, а эмигрировал во Францию в 28 лет. Но за это короткое время сумел абсолютно связать себя с городом на Неве. В его становлении сыграла роль как атмосфера города, так и особенные типажи. Обитатели коммуналки, дурдома, питерских улиц плавно перекочуют в его работы. Долго допекала художника Панька, харизматичная женщина из соседней комнаты. Она бесконечно ворчала, делала гадости и ходила в одном и том же темном засаленном платье, из-под которого в холодное время торчали женские теплые трусы с начесом ярко-фиолетового или голубого цвета.
В небольшой клоповой комнатке вместе с Панькой проживала ее престарелая мать из далекой деревушки. Художник вспоминает, как бабка дважды в день медленно выходила по направлению уборной, а по дороге из-под сарафана шлепалось на пол дерьмо.
- Панька! Убирай говно за маткой! - орали соседи, и та, кряхтя, замывала пол.
- Когда бабка преставилась, то вынести из квартиры тело усопшей было не так-то легко, поскольку оно было настолько большим, что гроб пришлось делать на заказ и развернуть его на лестнице не могли, - пишет автор. - Пришлось извлечь тело старухи из гроба, спустить на лифте и внизу снова уложить в гроб.
Михаил и сам был рад допечь соседей. Причем в вычурной форме. Варил вонючие собачьи кости по ночам, чтобы сделать специальный клей. Или ходил с топором по улицам, в надежде встретить старуху-процентщицу. В другой раз притащил в комнату настоящую фисгармонию и, не умея играть, устраивал концерты в сопровождении друзей. Один из них дудел на горне, другой пиликал на скрипке, а третий бил в таз из-под варенья.
Шемякину принадлежит идея первых в нашей стране «хеппенингов» - «спонтанных бессюжетных театральных событий». В коммуналку притаскивали купленную в складчину баранью тушу и подвешивали на веревках к потолку. Гости мероприятия облачались в театральные костюмы, взятые на прокат и творили беспредел. Некоторые разгуливали абсолютно голыми с цилиндрами на голове. Все это продолжалось изо дня в день неделями, пока туша не начинала дико вонять, а соседи - лезть на стенку.
Наверняка многие вздохнули с облегчением, когда соседа, которого к тому времени уже выгнали из художественной школы, упекли в психбольницу, где, как уверяет Шемякин, он стал жертвой жестокого эксперимента.
«Путь мудрого пса»
Его раздевали догола и прикручивали к операционному столу, прикрепляли к телу электроды. Надевали наушники и оставляли одного в кромешной тьме.
В наушниках мужской голос монотонно бубнил обрывочные фразы: «Абстрактная живопись. Импрессионизм. Враг, враг, кругом враги... враги... кругом...» Но время от времени голос начинал орать так, что у Михаила взрывалась голова: «Мать! Мать Отчизна! Родина! Родина! Родина!!!» Вслед за воплями в темноте вспыхивали разноцветные геометрические фигуры, из специального прибора, установленного над столом. И так много часов подряд.
«Лечение» возымело успех. Когда через полгода Шемякина вызволили из лечебницы, он не смог рисовать. Его раздражала сама мысль об этом. Плюс стал боятся линий.
Уже позже в Америке он пообщался с ученым, занимавшимся разработкой светоцветовых программ, воздействующих на психику человека. Тот рассказал о любопытном эксперименте. Если человека быстро провести между телевизионными экранами, на которых светятся цветолинейные схемы, то, стоит схемам всего на миг отразиться в глазах испытуемого - как спустя несколько дней у него начнутся мучительные галлюцинации.
Художник решил, что нечто подобное с ним проводил профессор Случевский в психушке. В результате при попытке что-то нарисовать мозг начинал воспроизводить комбинации неприятных цветовых ощущений, запечатленных во время эксперимента.
Тем не менее целеустремленному творцу удалось избавиться от напасти. Для этого вместе с другом Левой Зайцевым, которого так же изводили в дурдоме, он отправился на Кавказ, чтобы там, странствуя и питаясь подножным кормом, излечиться, как собака. Этот эксперимент Шемякин назвал «путем мудрого пса».
В пути Леве не повезло: его изнасиловал мужчина, представивший свои действия «лечением». Да так ловко, что на какое-то время ввел друзей в заблуждение.
Если верить самому Шемякину, он сам прошел путь без эксцессов и сомнительных ситуаций. Да и вообще на иллюстрациях к книге Михаил представляется интеллигентом в очочках, а в тексте - хорошим мальчиком, который чурается случайных связей, много не пьет, говорит правильные вещи и всецело предан любимому делу.
Даже свой отъезд за границу Шемякин изобразил как заботу о своей нежно любимой дочери Доротее. Якобы его основной задачей было уберечь наследницу от психбольницы, в которую Доротея непременно попала бы в силу набожности.
А еще художник обрушивает гнев на покойного поэта Евгения Евтушенко. По словам Михаила, тот регулярно гостил у него за бугром, но это не мешало ему распространять слухи и пакости.
Поэт рассказывал, что по Парижу Шемякин якобы разъезжает в золоченой карете с грумом, что живет на широкую ногу и не привечает бывших соотечественников. Якобы швейцар художника прогнал от ворот его дома несчастную диссидентку Лену Титову, после чего она пошла в свою трущобу и удавилась на чулке в сортире.
Шемякин пообещал, что во второй части книги, которую он сейчас пишет, обязательно расскажет не только о своей жизни в эмиграции, но и о советских шестидесятниках в лице Ахмадулиной, Вознесенского и особенно Евтушенко, который «только объявлял себя несгибаемым и очень храбрым человеком, а на самом деле был совсем не такой».
В ходе презентации художник даже поведал свою версию смерти Евгения Александровича. По его словам, последней каплей, доконавшей поэта, стал сериал «Таинственная страсть». Если первую серию Евтушенко посмотрел с удовольствием и даже аплодировал, то последующие, где показали истинное лицо героев того поколения, вызывали у него гнев и желание судиться. А вот бывший диссидент и левак Шемякин не считает себя пострадавшим от советской власти:
- Нормально мы жили, хорошо. Просто модно стало говорить, что нас преследовал КГБ. Никто нас не преследовал, мы сами друг друга преследовали и писали доносы...
По словам Михаила, оказавшись за границей, он столкнулся с тем же, что было и на родине. А впоследствии сами работники тамошних органов жаловалась как устали от поклепов друг на друга эмигрантов, прибывших из России.
- Не знаю, почему мы пишем так много доносов. Наверное, потому что русские более эмоциональные, - заключил мемуарист.