Автор самых крутых советских шлягеров ушёл в монахи

Совершенно незамеченным прошло в этом году 80-летие со дня рождения знаменитого поэта-песенника Онегина ГАДЖИКАСИМОВА, автора «Алешкиной любви» и «Портрета работы Пабло Пикассо» ВИА «Веселые ребята», «Позвони» Полада БЮЛЬ-БЮЛЬ ОГЛЫ, «Восточной песни» Валерия ОБОДЗИНСКОГО и многих других шлягеров.

Появившийся на свет в Азербайджане в год 100-летия смерти ПУШКИНА и названный матерью в честь любимого героя Александра Сергеевича, Онегин Юсиф оглы в конце 80-х неожиданно для всех порвал со своим прежним окружением и стал монахом в православном монастыре Оптина пустынь. Мы попытались выяснить, что побудило поэта столь радикально изменить свою жизнь.

- Не помню, какой именно был год - 1988-й или 1989-й, зато дату нашей первой встречи с Гаджикасимовым я помню совершенно точно: это было 17 октября, день моего рождения, - поделилась писательница Ольга Щелокова, автор интернет-блога regenta.livejournal.com. - Я тогда жила в новой квартире, куда меня отселили родители по причине наличия у меня малолетней дочери Сашеньки.

Средства на пропитание я зарабатывала трудом внештатного сотрудника отдела писем «Литературной газеты». Но больше всего мне нравилось ходить в церковь. В масштабах прихода Знамения Божией Матери, что у метро «Рижская», я слыла своего рода авторитетом. Со мной водили знакомство многие, в том числе Люда Дрознес по прозвищу Цунами, слывшая в кругах благочестивой публики внештатной осведомительницей.

В молодости, в 50 - 60-е годы, она работала фельдшером, что не мешало ей быть вхожей в тогдашнюю художественно-артистическую богему, однако не в качестве художницы, а в качестве «эффектной женщины», собиравшей на этой ниве разного рода трофеи, о которых из стыдливости умолчим, ограничившись лишь именем Володи Высоцкого, каковой как-то раз, после очередной пьянки, обнаружил в своей комнате эту «эффектную женщину», чем благочестивая Люда очень гордилась.

В те поры уже пенсионерка, хотя и изрядно молодившаяся, она считала нужным меня опекать и регулярно навещала нас с «младенцем Александрой», ее крестницей.

17 октября в мою квартиру позвонили. Открыв дверь, я обнаружила на пороге улыбающуюся Люду с букетом дешевеньких осенних цветов. Рядом с ней стоял высокий широкоплечий мужчина с иссиня-черными и слегка тронутыми сединой длинными, ниже плеч, волосами. В руках он держал гигантского размера арбуз.

Люда сияла, всем своим видом демонстрируя радость от того, что она не хухры-мухры, а, несмотря на свой пенсионный возраст и наличие взрослой внучки, все еще очень даже в состоянии нравиться и иметь в качестве своего спутника такого вот импозантного мужчину.

Так началось мое знакомство с Онегином Гаджикасимовым - в то время уже носившим данное ему при крещении имя Олег, а потом, при пострижении в монашество, принявшим поочередно имена Афанасий, Силуан и Симон.

Свидетели последних часов его жизни говорили, что, умирая, он простил всех своих многочисленных врагов и отошел в вечность, по выражению одной его почитательницы, «эфирным старчиком». Я же запомнила его фантастической красоты человеком, настоящим восточным красавцем.

Духовную собранность Олега многие принимали за угрюмость. Но когда он бывал в хорошем и даже игривом настроении, он умел, не изменившись в лице, представлять целые сцены из своей прежней жизни. Вспоминал то ли Кобзона, то ли Магомаева, который, исполняя в ресторане песню со словами: «…проплывает в тумане белая лебедь, подруга весны», вместо «лебедь» спел «лошадь». «Послушай, - сказал ему тогда наш герой, - все-таки лебедь, а?» - «Да какая разница! - отвечал ему певец. - Ресторан ведь. Все равно никто не слушает - что лебедь, что лошадь». Я едва не каталась от смеха.

Олег несколько раз вскользь упоминал о своих братьях, не называя имен и даже не уточняя, что речь шла и о родном младшем брате Низами, и о двух старших, от первого брака матери, Фахри и Фаиге Мустафаевых. Упоминал в том контексте, что «какая разница, что они братья по плоти, если не существует духовного родства».

Но один его рассказ был более подробным. «Ведь я бы запросто мог умереть в младенчестве», - говорил Олег.

Его мать с тремя сыновьями - двумя старшими Мустафаевыми и младенцем Онегином - ехала куда-то на поезде. На какое-то время она вышла из купе, а возвратившись, остолбенела: двое старших мальчишек перебрасывались младенцем, как мячом. Трудно сказать, что за этим стояло - то ли неосознанная неприязнь к «чужому» брату, похищавшему у них материнскую любовь, то ли, скорее всего, просто мальчишеский пофигизм. Онегин летал в воздухе каждую секунду, а вагон-то, понятное дело, изрядно трясло - мог упасть и расшибиться. Но Бог не попустил.

Свою последнюю жену Татьяну Олег вспоминал всего раз. «Какое счастье, что теперь мне больше не надо ничего покупать - ни лисьей шапки жене, ни шубы!» - признался он и иронически улыбнулся. А потом добавил, что ему приснился сон, будто он с женой и ее дочерью от предыдущего брака плыл на лодке, они упали за борт, а он, понимая, что бессилен их спасти, поплыл дальше.

Уже после смерти Гаджикасимова мне довелось общаться с его племянницей Нигяр, дочерью его брата Низами. «Ничего не объяснив, дядя вдруг порвал со всеми всякие отношения и исчез, - рассказывала племянница. - Его жена рыдала: «Он ушел, все бросил». - «Как мне жаль тебя», - сказала ему она. А он взглянул на нее и сказал: «Это мне вас жаль, вы ничего не поняли и не понимаете».

Олег отнюдь не считал любивших его людей бесчувственными болванами, якобы не способными к духовной жизни. С одной стороны, не считал. А с другой - был уверен, что ощущение Бога на пальцах не объяснишь и что чем больше он стал бы объяснять, тем больше росло бы их отчуждение.

Колоссальные доходы

- О своем обращении к Богу Олег никогда подробно не говорил, - продолжает Щелокова. - Рассказывал только, что это ощущение приходило к нему постепенно.

Как я потом узнала от племянницы Гаджикасимова, его отец Юсиф, дворянин по происхождению, в 1905 году вступил в социал-демократическую партию, раздал свои имения и угодья малоимущим и после революции работал в НКВД, но в 40-х годах разочаровался в новой власти и ушел из органов преподавателем латинского языка в Азербайджанский университет.

Эволюция взглядов Юсифа Гаджикасимова имела явные параллели в судьбе его сына. В свое время Онегин тоже был членом партии. Его доходы (от трансляции и издания песен, написанных на его стихи. - М. Ф.) были по советским временам настолько колоссальными, что одни только его ежемесячные партийные взносы равнялись нескольким инженерским зарплатам.

Но к концу 80-х у него на счет партии никаких иллюзий уже не осталось. Он никогда не был диссидентом. Просто, как и многие в те годы, не любил «коммуняк» и относился к ним с той брезгливостью, которую я назвала бы эстетической, а не идеологической.

Так что его обращение к вере и церкви имело свои корни. В уверенности, что он начал абсолютно новую жизнь, Олег даже свою квартиру оставил незнакомым людям, отчего на старости лет скитался по чужим углам и в буквальном смысле иногда не имел, где главу преклонить.

Когда Олег собрался идти в монастырь, я, хорошо знавшая нравы русско-советского духовенства, отнеслась к этому довольно кисло и пыталась как можно деликатнее отговорить его от этого шага, который интуитивно казался мне опрометчивым, а в перспективе, возможно, и трагическим. Естественно, он меня не послушал.

Одна дорога

- Я встречал Онегина Гаджикасимова в 1997 году, когда он уже принял монашество, - поведал музыковед Сергей Фролов, один из создателей энциклопедии «Легенды ВИА». - Я тогда устроился работать завхозом на базу отдыха «Космос» в подмосковном Домодедово. Это было легендарное место, куда, по слухам, привозили многих известных людей - от курировавшего строительство аэропорта Лаврентия Берии до опоздавшего на самолет Владимира Высоцкого.

Однажды наш директор-азербайджанец Вагиф Анверович Караев попросил меня съездить на моей «шестерке» за священником. Забирал я его в селе Константиново, где находился так называемый дом путешественника Пржевальского. Сопровождала его женщина в монашеской одежде. Дорога была вся разбитая. Машину сильно трясло и подбрасывало на ухабах. Я извинился перед моими пассажирами за эти неудобства. Священник ответил философски: «Нет у нас дорог плохих. Есть одна наша дорога, которая нам предназначена».

Когда мы приехали к нам на базу отдыха, он зашел в домик к директору и долго с ним общался. А вечером я отвез священника и его спутницу обратно в Константиново. Я и предположить не мог, что возил великого поэта, чьи песни любил с детства. Я даже не знал, как он выглядит. А Вагиф Анверович мне ничего не объяснил.

Спустя несколько месяцев священник снова появился у нас. Его пригласили на день рождения мамы директора, где собралась вся их азербайджанская родня. На этот раз возил его племянник Вагифа Анверовича, который еще удивленно спросил: «Зачем тут русский батюшка?» А я только встречал его и помогал дойти от машины до места празднования.

Как мне показалось, ему было тяжело ходить. А на улице уже лежали снег и лед. Пробыл он на дне рождения не очень долго. Сказал виновнице торжества какие-то правильные слова и вскоре откланялся. А после дня рождения директор неожиданно попросил меня записать на кассету песни на стихи нашего гостя. Тут-то я и узнал, что это был Онегин Гаджикасимов.

Естественно, у меня возникло желание с ним пообщаться. Но я был так загружен работой, что до этого так и не дошло. Спохватился только в начале «нулевых», когда Гаджикасимова начал разыскивать композитор Сергей Дьячков, написавший на его стихи «Алешкину любовь».

К сожалению, выяснилось, что Онегин уже умер. «Пока не увижу его могилу, не поверю, - говорил Сергей Константинович. - Часто человека объявляют умершим, а он оказывается жив».

Но вскоре нашлась и могила великого поэта. Я на своей «шестерке» ездил из Домодедово в Егорьевск. И, проезжая мимо Лямцевского кладбища, обратил внимание на огромный шатер над одной из могил. Оказалось, что под именем иеросхимонаха Симона там похоронен Онегин Гаджикасимов.