Экс-муж Дуни Смирновой до смерти держал слово не жениться

- Не женитесь на Авдотье, не прельщайтесь ейной плотью, потому что эту плоть ни объять, ни прополоть, - гласит народная мудрость.

Что нашла Авдотья Смирнова в Ипполитове - совершенно понятно. По молодости лет искусствовед был красив, как статуя Антиноя. Дамы сходили с ума от того, как он восходил на работу по лестницам главной русской сокровищницы, живописно волоча по ступенькам рыжую лисью шубу, небрежно спущенную с плеча.

Но что нашел 35-летний искусствовед в питерской профурсетке - остается загадкой. Сбежав от родителей из Москвы в Северную столицу, Дуня стала называться более «изысканными» именами вроде Кристина или Анжела и подвизалась на ниве кураторши выставок.

Поговаривали, что вести взрослую жизнь дочка именитого кинорежиссера Андрея Смирнова стала аж с 14 и на момент замужества с Ипполитовым шесть лет проживала в гражданском браке с художником Свеном Гундлахом, близким другом писателя Владимира Сорокина. (Злословили, что впоследствии именно с Дуни тот списал образ сексуально раскрепощенной главной героини романа «Тридцатая любовь Марины».)

Ипполитова все это не смутило, но брак не просуществовал долго: супруги расстались, когда их общий сын Данила даже не пошел в школу.

- Мы жили дурно, - скупо жаловалась Авдотья в интервью Ксении Собчак.

Что она подразумевала - не уточнялось, но легко себе представить, благо что сценки жизни Дуни с Аркадием широко представлены в Сети. Смирнова принимала активное участие в деятельности панк-рок-группы «Тупые» и фрустрировала общественность показом голой попы со сцены.

Потом к семье присоединился Александр Тимофеевский, сын автора строчек «Пусть бегут неуклюже пешеходы по лужам». В результате союз любящих сердец превратился в «менанж а труа». Затем в компанию влилась Светлана Конеген... То, что трудно назвать словами, просуществовало до 1996 года.

Кто от кого ушел - до сих пор остается непонятным, но расстались супруги плохо, зарекшись больше никогда и ни под каким предлогом не связывать себя узами Гименея.

В итоге Ипполитов обещание сдержал, а Дуня - нет. Став женой Чубайса, она надела козью морду и попыталась завуалировать бурное прошлое. Мол, никакого открытого брака никогда не было, и все компрометирующее было «мстюлькиным» от Собчак. Якобы после того как Ксюшу высмеяли в телепрограмме «Школа злословия», она заказала материал с пакостями про радужную жизнь Авдотьи и ее мужа.

Фирменный стиль

Житейская шелуха не была главной для Ипполитова. Самым важным для него оставался Эрмитаж. Еще мальчиком из тесной питерской коммуналки он вырывался сюда на занятия в искусствоведческом кружке, а потом решил связать свою жизнь с искусством. Проявил себя и как архитектор выставок, и как составитель каталогов, и как специалист по итальянскому искусству, и как писатель сложносочиненных эссе и рассказов, в которых многие отмечали прустовскую ноту. Мало кто может признаться в том, что дочитал у Пруста хоть что-то до конца, а Ипполитов был из таких: причем полюбил французского классика еще в армии.

Скорбящие в Сети пытаются выставить Аркадия Викторовича великомучеником, отмечая, что покойного зажимали, не ценили, изводили сплетнями, пытались уволить и - о ужас! - и первую выставку в родном музее ему позволили сделать только в 1998 году. Но особенно глупо выглядят сетования на то, как Ипполитова обижали и чуть ли не довели до смерти упреками в недостоверности фактов, приводимых им в книгах.

Бойня за доброе имя искусствоведа разгорелась несколько лет назад, когда в журнале «Сноб» опубликовали рецензию на его очередную книгу об Италии. Более чем понятно, что негативные рецензии у нас пишут в основном из зависти. Но тут автор, будучи специалистом по итальянским вопросам, объективно проехалась по ляпам и провалам книги, непростительным для специалиста такого уровня. По ее словам, там были «искажены факты и даты, а целые страницы занимают рассуждения, построенные на безосновательных фантазиях».

Поруганное имя Ипполитова принялись активно защищать в Сети. Спорили долго и смачно. Так, между делом в ходе срача выяснилось, что книги Ипполитова кишат ошибками. Но сказать ему об этом до рецензии в «Снобе» никто то ли не решался, то ли не считал нужным. Что ошибки - это некий фирменный стиль искусствоведа. (Даже приводился анекдот: приходит Ипполитов к другу и говорит: «Слышал, Андропов умер». Так друг узнает, что умер Черненко.)

За культуролога впряглась и тяжелая артиллерия в лице Татьяны Толстой и Александра Тимофеевского. Рецензентку обозвали моськой, лающей на слона, и хором заключили, что кому-то делать ошибки нельзя, а Ипполитову - можно. Потому что «он художник» и так видит.

Произошедшее ни в коей мере не характеризует покойного, который в спорах участия не принимал. Но иллюстрирует известную поговорку о том, что с такими друзьями и бывшими женами и никаких врагов не надо.

«В ноябре я умру»

Хороший художник всегда провидец. Эту удивительную вещь процитировали уже все кому не лень, но и мы не станем исключением. 10 лет назад в тексте для «Сноба» Ипполитов предсказал, что умрет в ноябре. В грустном и запутанном тексте он предрек и военные конфликты, и даже эпидемию коронавируса:

«Как-то, глядя в ноябрьское небо, (…) я с устрашающе отчетливой ясностью понял, что в ноябре я умру. Будет обычный ноябрьский день, холодный и ясный, с низким, медленно, но отчетливо катящимся по холоду синевы шаром, и все будет как всегда. Где-то будут пить чай, где-то - греметь взрывы, где-то будет невероятно холодно, а где-то - стоять невыносимая жара; кто-то покончит с собой, а кто-то родится, где-то объявится невиданный доселе вирус, быстро распространяющийся, поражающий виновных и невинных гнойными язвами, а где-то найдут вакцину против него. Меня же в этом не будет, я умру, я это отчетливо понял».