Эдита Пьеха: «Спившийся муж изменял мне в сауне с балериной»

Eg.Ru публикует архивное интервью с Эдитой Пьехой. Корреспонденты «Экспресс газеты» навестили артистку в 2001 году. В то время она еще была счастлива в браке с Владимиром Поляковым.

Купила участок у жулика

— Для меня этот дом — храм на крови, — призналась встретившая нас у крыльца певица. — Я строила его 10 лет. Все началось в 1989 году, когда один жулик продал мне этот участок. На нем стояла чудовищная халупа. Это был не дом, а просто пародия. Каркас, обшитый изнутри оргалитом, а снаружи — вагонкой, собранной явно на помойке. Я думала, что обложу все это кирпичом, и будет нормально. А потом мне рассказали, что человек построил его за три недели — специально, чтобы продать участок подороже. Оказалось, что он почти ничего не затратил, а я заплатила ему 25 тысяч рублей — единственные мои сбережения на тот момент. Я думала, что сойду с ума! Через год я снесла эту халупу. Причем за снос мне пришлось заплатить уже 30 тысяч. И началась эпопея. Я пахала, как папа Карло. Работала по 30-60 концертов в месяц. И все гонорары бухала сюда. Приходили халтурщики-строители. Я их прогоняла. Но они успевали высосать из меня кучу денег. Например, одни умельцы построили фундамент из кирпича. Я его ногой толкнула, и он весь развалился. А я им уже дала аванс 30 тысяч.

Естественно, они мне его так и не вернули. В конце концов добрые люди нашли мне профессионалов. Тоже не дешевых. Но три года назад здесь, наконец, стало можно жить.

— А мы-то думали, что этот дом вам построил ваш супруг Владимир Петрович Поляков...

— Нет-нет, хозяйство у нас у каждого свое. Ему надо помогать своим дочерям, мне — своей дочке. Вообще, Владимир Петрович живет очень скромно. Питается в администрации президента — там столовая очень дешевая. На еду у него копейки уходят. И только какие-то сбережения он тратит на меня. Вот мебель мне подарил на трехлетие нашего телефонного романа. А на семилетие — большой телевизор. Он знает, что я близорукая. «Если будет что-то интересное, чтоб ты могла нормально смотреть», — говорит он. «И чтоб Вера могла смотреть свой футбол», — добавляю я. Вера Михайловна — человек, который более 30 лет помогает мне по хозяйству. Она у нас зенитчица. Болеет за «Зенит».

— А вы что смотрите? Наверное, музыкальные программы?

— Нет, у меня очень уши устали за 46 лет выступлений. И я их берегу. Если чем и интересуюсь, то очень избирательно. Например, у меня появилось любопытство, как работает Вайкуле. И я пошла на ее концерт. Вот завтра у нас будет выступать Валерия. Не знаю, может быть, тоже пойду посмотрю. Но подозреваю, что она не в моем духе. Я люблю таких, как Пугачева: у нее очень сильный эмоциональный заряд. И песни ее — как извержение вулкана.

— Помните, в начале 90-х на НТВ был такая новогодняя программа, в которой певцы старшего поколения менялись песнями с молодыми. Вы тогда оказались в паре с Аленой Свиридовой. И если она вашего «Соседа» спела с легкостью, то ее «Розовый фламинго» вызвал у вас серьезные затруднения...

— Да, ее песня была немножко сложная. Тем не менее меня похвалили и сказали, что все получилось. Я ведь самоучка. В консерватории не училась. И даже до сих пор не знаю нот. Мне надо сначала песню выучить, чтобы она у меня от зубов отскакивала. А потом еще эмоционально наполнить ее.

— Почему же вы не отказались от участия в этой программе?

— Ну что вы! Это было единственное счастье в моей жизни. Сейчас меня уже не приглашают в подобные программы.

— Видимо, все упирается в деньги, а телевизионщикам неудобно у вас их

просить...

— Вообще-то я не привыкла платить за телесъемки. На рекламу, конечно, сейчас приходится тратиться. Мне же никто не напечатает плакаты, программки, открытки для автографов. А вот на телевидение я практически не трачусь. Я так и не сняла ни одного клипа. Да, есть старые съемки некоторых моих песен, которые можно считать предвестниками клипов. Но это все снималось за счет государства. Более того, я получала за съемку почтовым переводом по четыре рубля. Бывало, по полгода репетировала новую программу, и все участники моего коллектива получали твердый оклад.

Зато нынешним артистам повезло, что они не прошли тернистый путь худсоветов, которые при советской власти все регулировали. Например, худсовет не разрешал нашему ансамблю «Дружба» петь «Шаланды, полные кефали». Эта песня была сделана в духе капустника. У нас был такой рыжий парень Аллахвердов. Он выходил в платье и изображал рыбачку Соню, а другой — моряка Костю. Они ходили по сцене, обнимались. Народ очень хорошо это принимал, но худсовету это казалось чуть ли не преступлением. Тогда на эстраде было принято неподвижно стоять перед микрофоном. А я первой сняла микрофон со стойки и начала двигаться по сцене. Первой вышла в зал и заставила публику петь. Этот прием я подсмотрела на концерте Жильбера Беко. Причем, как мне по секрету рассказали администраторы, у него была подсадка. А я давала микрофон обычным зрителям.

— Мое рождение как артистки было мгновенным, — вспоминает певица, — в новогоднюю ночь с 1955 на 1956 год. Я вышла на сцену Консерватории со студенческим ансамблем под руководством Александра Броневицкого (название «Дружба» наш ансамбль получил позднее) и спела всего одну песню «Червонный автобус». Меня четыре раза вызывали на бис. А через три дня мной уже заинтересовалась фирма грамзаписи. Весь Ленинград говорил, что появилась какая-то Пьеха, которая поет басом. И пошло! Нас показывали во всех кинохрониках. У нас было множество концертов на студенческих вечерах. А после победы на VI Всемирном фестивале молодежи и студентов в Москве в 1957 году нас пригласили работать от Ленэстрады.

— Как только нас не гнобили! Обвиняли в пропаганде буржуазной идеологии. Меня называли кабацкой певицей, призывали «выстирать по самое декольте» и чуть ли не выслать из страны. Говорили даже, что я нарочно имитирую акцент, чтобы привлечь к себе внимание, и в 1959 году наш ансамбль дисквалифицировали. Но в итоге худсовет Министерства культуры РСФСР во главе с Александром Холодилиным во всем разобрался и восстановил нас в правах.

С подобными ситуациями мне потом приходилось сталкиваться не раз. Например, к 50-летию я должна была получить звание народной артистки СССР. Но недоброжелатели из обкома партии зарубили мои документы. И вместо звания мне дали орден Трудового Красного Знамени.

Через год я приехала с шефскими концертами к нашим военным в Венгрию. И увидела, что там развешаны афиши — «Народная артистка СССР Эдита Пьеха». «Я же только РСФСР», — возразила я. «Да ладно! Вы уже давным-давно народная!» — ответили военные. По окончании концертов они закатили нам грандиозный банкет. Мы вернулись в гостиницу веселенькие. И мне приснился сон, будто бы идет демонстрация на Красной площади, и все несут транспаранты «Да здравствует Эдита Пьеха!». А утром меня разбудили мои музыканты и сообщили, что мне дали народную СССР. Весть быстро разлетелась по Венгрии. По дороге домой нам на каждой станции вносили по несколько канистр сухого вина. И в Ленинград мы приехали совершенно никакие. Один музыкант у нас по состоянию здоровья не пил. Но даже он по такому случаю «развязал». И напился так, что его пришлось связать, так как он буянил. А на вокзале в Ленинграде меня встречали все мои поклонники с транспарантами в мою честь. Точь-в-точь как в моем сне.

— Но ведь, став звездой такого масштаба, вы отнюдь не купались в роскоши?

— Да, концертные ставки тогда были очень низкие. За отделение из 22 песен мне платили сначала 38, потом — 47 рублей. Приходилось давать по три концерта в день, чтобы заработать на достойную жизнь. Но нет худа без добра. Это заставляло постоянно поддерживать себя в форме. Я ходила пешком. Прыгала через скакалку между концертами. Вообще, я уделяла много внимания своему внешнему виду. Я считаю себя первой эстрадной артисткой, которая обратилась к профессиональным модельерам. Никогда не позволяла себе надеть на сцену платье, купленное в магазине. Сначала я сотрудничала с Татьяной Дмитриевой из районного дома моделей на проспекте Вернадского. А потом фотокор ТАСС Валерий Гиндероте, которому итальянский журнал «Темпо» в 1968 году заказал большой репортаж обо мне, привел меня в Дом моделей на Кузнецком мосту и познакомил с начинающим Вячеславом Зайцевым. Мы много спорили. Когда я что-то предлагала сделать по-своему, Слава матерился (он жуткий матерщинник), а потом говорил: «Знаешь, ты была права. По-твоему и впрямь лучше». Так нами было сделано белоснежное платье с аппликациями в виде букетов розовых гвоздик. Потом я пыталась работать с Нонной Меликовой из Ленинградского дома моделей. Она такая авангардистка — мой стиль называла «будуарным». Действительно, мне нравятся шифоны, летящие платья... Ненавижу черный цвет. Это пошло еще с детства. Сначала мама год носила траур по папе, который умер в 36 лет. А через три года она схоронила сына, который в 14 лет пошел работать в шахту и умер от чахотки. В новогоднюю ночь с 1970 на 1971 год я надела очень красивое черное платье, в котором снималась в фильме «Судьба резидента». И в 1971 году 3 августа скончалась моя мама. Я едва успела застать ее еще живой... Зато я обожаю все восточные цвета — изумрудный, бирюзовый, розовый, салатный, сиреневый, фисташковый. Мне вообще кажется, что в прошлой жизни я жила на Востоке. Мне и кухня нравится восточная — корейская, китайская, японская. Мясо терпеть не могу. Вот сегодня я весь день сижу на арбузе. Кстати, вы лишили меня моего полдника...

Извинившись, мы предложили нашей собеседнице сделать небольшой перерыв. Эдита Станиславовна занялась своим арбузом, а нам Вера Михайловна приготовила горячие бутерброды с ветчиной и сыром. По указанию хозяйки, для нас была также выставлена бутылка водки. Правда, сама певица составить нам компанию отказалась и пила только какой-то темно-красный напиток, налитый в пластмассовую бутылочку из-под газировки.

Любовника-альфонса скрывала три года

— В фильме «Неисправимый лгун» вы снимались с ушедшим от нас Георгием Вициным. Говорят, он умер в нищете…

— Это очень печально. После смерти моего отца, отработавшего 20 лет на французских шахтах, профсоюз до 18 лет выплачивал мне пенсию. И маме до нового замужества. Это капиталисты! А в нашей гуманной стране… Да что там говорить! На съемках «Неисправимого лгуна» я восторгалась Вициным. Ему было уже под 60. А он между дублями стоял на голове. Вообще, это мой самый любимый фильм. Потом уже Дорман пригласил меня в «Судьбу резидента».

— Вообще-то «Судьба резидента» была снята на три года раньше…

— Дядя! Что Вы свистите на букву пэ?! Платьишко, в котором я снималась в «Неисправимом лгуне», — 1965 года. Я тогда была со Сличенко на гастролях в Париже. И там мне подарили это платье «от Нади Рикки». В 1969 году я снова ездила в Париж. И прямо оттуда меня вызвали в Лейпциг, где снималась «Судьба резидента» Узнав о том, что там должна быть постельная сцена, я была шокирована «Ну, вы будете в одежде», — попытался успокоить меня Дорман. А мой партнер Андрей Вертоградов положил на меня глаз. «Ну, вы же меня соблазнили, — говорил он. — Я должен это показать». Но я твердо сказала: «Нет». Поначалу даже не хотела целоваться, но все же себя пересилила.

Потом меня стали приглашать на роли шпионок-разведчиц. А я мечтала о драматической роли. Вот был такой фильм «Анна и Командор». Там снялась в главной роли Алиса Фрейндлих. А могла бы сняться я. Но Сан Саныч Броневицкий очень ревностно относился ко всем моим съемкам. И когда мы с ним уже разошлись, я нашла среди его бумаг спрятанный далеко на антресолях сценарий «Анна и Командор» с надписью «Хотели бы снять кинопробу». А он мне его даже не показал. Представляете, как было обидно!

— Почему вы расстались с Броневицким?

— Это была «вынужденная посадка». Жить и работать с ним стало невыносимо. Он был патологически ревнивым человеком. Если я пела песни Пожлакова или Морозова, молодых тогда авторов, это был скандал. «Надо петь только знаменитых — Фельцмана, Фрадкина, Флярковского!» — требовал он. Потом интриганы-сплетники ему наушничали, будто бы я хочу его подмять под себя, чтобы «Дружба» стала моим антуражем. Действительно, я всегда говорила Сан Санычу, что афиша должна гласить: «Броневицкий, Пьеха и ансамбль «Дружба». А она гласила: «Ансамбль «Дружба», художественный руководитель Броневицкий и — мельче всех — солистка Пьеха». Я, конечно, очень страдала из-за этого. Ведь ходили-то на меня! И если я болела, сдавали билеты. А тут еще так совпало, что за мной стал ухаживать симпатичный молодой человек, моложе меня на семь лет. У нас получился такой красивый романчик, который я скрывала три года. А потом подумала: Почему я должна на них «пахать»? И ушла. И уже через три месяца я начала выступать сольно. Все считали, что я пропаду, уйдя от Броневицкого. Но когда был концерт в честь 25-летия моей творческой деятельности, он сам признал мою победу, назвав меня «семижильной». Я пригласила его вместе с супругой — новой солисткой «Дружбы» Романовской. Она очень ревностно относилась к моему успеху. «Твоя Пьеха под фонограмму поет», — шептала Романовская Броневицкому весь концерт. «Да замолчи ты! — не выдержал в конце концов Сан Саныч. — Она уже дважды ошиблась». Потом Романовская пришла ко мне в гримерную и спросила: «Почему я не могу быть такой же Пьехой, как вы?» — «Потому что вы опоздали, — ответила я. — Мой приход на эстраду совпал с моим временем, и я оказалась нужной. А Вы такая, как многие». Ей это ужасно не понравилось. В результате она погубила Сан Саныча. Он умер преждевременно. Мне было его так жалко! Я даже себя начала винить, что ушла от него.

— А куда же делся молодой человек, который за вами ухаживал?

— Увы, с ним семейного счастья не получилось. Я его содержала. Помогла ему заочно закончить экономический факультет в театральном институте. Но он был списанным спортсменом. Бывшим чемпионом Хабаровского края по бегу на средние дистанции. А спортсмены очень тяжело переживают, что они уже не нужны. И он потихоньку пил. Шесть лет скрывал это от меня. А на седьмом году я узнала, что он еще и любовницу заимел.

— И кого же он вам предпочел?

— Ну как предпочел… Мужикам лишь бы поразвлекаться. Она тоже была артисткой, но не певицей, а балериной. Он сошелся с ней во время Дней ленинградской культуры в Кемерово — подруга тоже оказалась любительницей «зеленого змия». Я шпарила по три концерта в день. Вечером приходила, и мне каждый раз говорили, что муж с ней в сауне. Так он и допарился! Я показала ему на дверь. На разводе он сказал мне: «Как мы могли жить, когда я сел тебе на шею и болтал ногами, а ты не возражала?!» Самокритичный честный парень!

Илону Броневицкую разорила «Властилина»

— Что-то в последнее время на экране не видно вашей дочери Илоны…

— У нее просто нет денег, чтобы сниматься. И даже от передачи, которую она вела, пришлось отказаться, так как за показ нужно было платить. Но у нее теперь есть другая передача в Нижнем Новгороде. И еще она очень много концертирует по стране. Вот недавно я помогла ей выпустить первый компакт-диск.

— Ваши внуки не собираются продолжить семейную династию?

— Мой внук Стасик учился в дирижерско-хоровом училище имени Глинки при Ленинградской капелле. Проучился 4 или 5 классов и сказал: «Не хочу музыкой заниматься!» Его определили в обычную школу. А сейчас он вновь тяготеет к музыке и к пению. Недавно у меня умер от рака очень талантливый музыкант и певец. В ансамбле оголилось место. И теперь Стасик поет в моих концертах. Также он стоит у меня за клавишными. Правда, основную работу делает другой клавишник, а он просто немножко изображает.

— Ваши внуки, дочь, муж живут в столице. У вас не возникала мысль переехать из Питера в Москву?

— Мне много раз предлагали. Еще в советское время всему ансамблю давали квартиры в Москве. Но я не хотела. Мне здесь проще было жить. Я же провинциалка, привыкла, что на улице все здороваются. А сейчас я и подавно не хочу переезжать. Что я буду делать в Москве? Начинать с нуля? У меня нет ни импресарио, ни администратора. Мой гонорар не позволяет их содержать. Я могу только подпитывать то, чего я достигла, и стараться не растерять тех, кто меня еще любит.

— Между прочим, уже поползли слухи о ваших неладах с мужем.

— Да, писали, что мы разводимся. Видимо, людям так хочется. На самом деле мы просто редко видимся. У нас такой романтический телефонный роман. Мужу предлагали переехать в Ленинград ректором Смольного университета. Но я сказала: «Не надо, Володя! В Москве у тебя бурлит жизнь в твоей администрации президента. А здесь ты умрешь. И я буду с тобой тихо умирать». Я читала, что на Западе приняты браки между людьми, живущими в разных городах. Как ни странно, они крепче. Люди не надоедают друг другу.

— А как же ваша дочь оказалась в Москве?

— Она так не смогла. И в итоге переехала к любимому человеку. Я ей всегда говорила: «Будет мальчик, который тебе понравится, — приводи его домой. Не надо где-то по парадным шляться». И, еще учась в институте, она привела будущего отца Стасика — литовца по национальности. В 1980 году они поженились. Я их сразу отделила от себя. Купила им за 60 тысяч 3-комнатную кооперативную квартиру. Но прожили они очень мало. Он был на 10 лет ее старше, и, по-видимому, они были несовместимы. Второй муж Илоны был уже музыкантом. Звали его Юра. От него у Илоны родилась дочь Эрика. Прожили они с Юрой 10 лет. Но он был очень взрывной. И Илона вместе с ним заводилась. А потом она познакомилась в круизе с Женей, музыкальным руководителем Светы Лазаревой. Он без прописки жил в Москве. И Илона перекатила к нему. Сначала они снимали комнатку — я им много помогала. Потом, чтобы получить прописку, Женя заключил фиктивный брак. Оформился дворником ради служебной жилплощади. Слава богу, сейчас у них все наладилось. Они получили 4-комнатную квартиру в доме под снос, строят собственный дом около МКАД. Наконец-то Илона нашла своего рыцаря. Она очень хотела бы родить от Жени. Но некому подкинуть ребенка. Мама Жени недавно умерла от рака. А из меня какая воспитательница?! Я бы изуродовала ей внука.

— Подождите! Вот вы говорите об их проблемах с жильем. А куда же Илона дела 3-комнатную квартиру в Питере, которую вы ей купили?

— Она ее продала за кругленькую сумму в долларах. И положила по подсказке не очень дальновидных людей во «Властилину». Я была против. В результате фирма обанкротилась, и Илона фактически оказалась на улице.