Актёр, поэт и музыкант отмечает 80-летие. Накануне юбилея замечательный артист встретился с корреспондентом EG.RU
Актер, поэт, музыкант, Михаил НОЖКИН - один из тех, кого когда-то записали в диссиденты. Зарубежная пресса ставила его имя в один ряд с именами СОЛЖЕНИЦЫНА и ГАЛИЧА. Парадокс в том, что играл Михаил Иванович только положительных героев. Да и без его песни «Последний бой» не обходится ни одно празднование Дня Победы.
19 января Ножкину исполнилось 80 лет. Накануне юбилея замечательный артист встретился с корреспондентом EG.RU.
- Я к юбилею должен был вместе с Военным ансамблем им. Александрова записать два диска со старыми и новыми песнями, да вот не успел. Мой друг, начальник ансамбля Валерий Халилов, погиб в этой страшной декабрьской авиакатастрофе в Сочи. Хороший мужик, светлая ему память. Я всегда говорил, что армия требует особого внимания. Не будет армии, нас не станет. И когда несведущие люди спорят, дескать, не надо нам лезть в Сирию, объясняю: надо! Если мы сейчас не вмешаемся, ИГИЛ придет к нам.
- Почему вы, патриот, в компартию не вступили?
- Потому что идеологией заправлял Александр Яковлев. А он, как сейчас уже открыто пишут, был завербован вместе с предателем-кагэбистом Калугиным еще в 1961 году, когда оба поехали учиться в Колумбийский университет. При Брежневе был случай, когда к генсеку пришли Шолохов, Твардовский, Свиридов. Шолохов начал с мата: «Сколько можно нам цэрэушников терпеть?! Почитай, что у тебя идеолог пишет». Брежнев Яковлева убрал, сделав послом в Канаде, а Горбачев вернул.
- А как же вас записали в диссиденты?
- Выступать на сцене с авторскими песнями я начал раньше Высоцкого, в 1958 году. А стал диссидентом, когда журнал «Таймс» поместил меня на второе место после Александра Солженицына. Поводом послужил тот факт, что меня в 1967 году выгнали из Театра эстрады, когда руководству не понравилась моя программа «Шут с тобой». Оказалось, я - самый «острый» на сцене. Однако я не был диссидентом, потому что воевал не со строем, а с теми, кто разваливал страну: Хрущевым, Горбачевым, Ельциным.
А диссидентом сделали так: мои песни тайком записывали на концертах и крутили на антисоветских радиостанциях «Свобода», «Голос Америки», «Немецкая волна».
После меня в списке поставили барда Александра Галича. Он купился, потому что подкормили. Мне ведь тоже предлагали за деньги остаться на Западе.
Галич был в полном порядке: пьесы шли, сценарии писал. Его песня «Начальничек» носила социальный подтекст, но ничего враждебного в ней не было. Саша никогда не выступал против власти. Но в какой-то момент Галич завелся, потому что, может, где-то ему не дали выступить, и уехал в Париж. И когда увидел, что там одна шантрапа, решил вернуться на родину. Тогда его устранили: якобы ударило током от кипятильника в номере. Мне рассказали об этом, когда я попал в Париж с концертами эмигрантского общества «Родина».
- Многие уехавшие за границу артисты утверждали, что в СССР их запрещали.
- Дескать, то ЦК партии не пускал, то Пугачева с Кобзоном дорогу перекрыли. Вранье! Просто были другие исполнители, более талантливые. Сейчас они вернулись и считают себя героями.
- Вы один из тех, кто в 1962 году создал «Голубой огонек»…
- Это теперь программа стала попсой, а при мне это была социальная передача. Сейчас на экране только говоруны и «озвезделые».
- Вы работали с композитором Давидом Тухмановым. Почему сотрудничество прекратилось?
- Одна из причин нашего с ним не то что конфликта, но расставания - его на тот момент супруга, Татьяна Сашко. Она вмешивалась в нашу с Давидом работу. Она даже спела песню на мои стихи «Я люблю, тебя, Россия!». Первый ее записал Юрий Гуляев, а потом Сашко вдруг исполнила в какой-то радиопередаче. Плохо спела, вот Людмила Зыкина и Иосиф Кобзон - хорошо... Судьба Тухманова сложная. С Татьяной он развелся, вторая жена увезла его в Германию, где он тапером работал, а третья супруга увезла в Израиль. В Россию он приезжает только в связи с важными событиями.
- Чаще всего вы играли военных. Почему?
- Я видел смысл жизни в том, что парни, посмотрев на моих героев, пошли бы в армию, на флот. Но были у меня и роли в мелодрамах. В фильме «Каждый вечер в одиннадцать». Мы с актрисой Маргаритой Володиной затронули важную в то время тему: как молодым людям найти друг друга. Ответ: по телефону. Через полгода после выхода фильма в Комитет кинематографии пришло письмо из Министерства связи с претензией. Создателей фильма обвиняли в том, что в вечернее время линии оказались перегруженными личными звонками.
«Освобождение» без Европы
- Михаил Иванович, когда вы первый раз поехали за границу?
- Когда в 1967 году снимали «Освобождение». Снять нужно было берлинские развалины, потому что их собирались в 1968 году убрать. Не могу сказать, что серый Берлин произвел на меня впечатление. Мой отец прошел плен Бухенвальда, поэтому я с трудом туда поехал.
Никакой Голливуд бы не сделал то, что мы в «Освобождении»! Привлекли к работе настоящие полки и дивизии. Танковым батальоном у нас командовал полковник, который командовал дивизией во время взятия Берлина. Сначала фильм назывался «Освобождение Европы». Но страны-союзники стали возмущаться: дескать, мы тоже участвовали в победоносном наступлении. Тогда ЦК партии предложило режиссеру Озерову поменять название на «Освобождение». Какое там освобождение другими социалистическими странами?! Да, были партизаны в Югославии, 1-й Польский корпус и другие части, но это лишь малые группы. Как они могли освободить целые страны? Когда поляки сняли сериал «Четыре танкиста и собака», мне было смешно. Немцы вошли в Польшу, и чуть более чем через месяц Польша капитулировала. Ляхи сбежали в Англию, бедные - к нам. Ясно, что поляки хотели сделать так, чтобы они сами себя освободили, потому что советского строя не хотели. И просили, чтобы в картине показали их освободительную армию. Когда мы фильм привезли в Варшаву, они сидели во время показа и считали: сколько раз упомянули Польшу.
- А как снимали боевые действия в Берлине?
- Пушки и танки так грохнули холостыми, что мебель в офисах подпрыгнула и стекла вылетели. Когда мы пустили танки вдоль набережной Шпрее, вмешались полицейские и запретили съемки. Наш полковник тогда бросил: «Пусть спасибо скажут, что не боевыми бьем».
- Гитлера в «Освобождении» сыграл немецкий актер.
- Фриц Диц был коммунистом, он не хотел играть фюрера. Немцы говорили, что он лучший из всех Гитлеров.
По городу мы передвигались на автобусах. Как-то в гриме поехали на съемки, и тут дорогу перекрыли из-за поезда. Мы в форме вместе с «Гитлером» вышли покурить. Из проходящего поезда на нас, выкатив глаза, смотрели люди. На следующий день Озерова вызвали и сказали: «Не выходить в форме нацистов из автобусов. По городу уже поползли слухи».
Прошел детектор лжи
- Вашу кандидатуру одобряло КГБ на роль контрразведчика в фильме «Ошибка резидента»?
- Биографию просмотрели. В основе ведь реальная история контрразведчика. До сих пор его имя я называть не вправе. В1991 году отмечали юбилей разведчики-нелегалы. Я был единственным актером, которого пригласили.
- Отснятый материал просматривали в КГБ?
- Да. Мы первыми показали в кадре детектор лжи. Контрразведчики, когда увидели наш сундук, сказали: «Какой это детектор? Над нами все разведки мира смеяться будут». Оказывается, все фильмы о разведке в обязательном порядке смотрят во всех разведках мира. В общем, прибор наш не утвердили. Контрразведчики попросили три дня на подготовку. В стране тогда было всего два детектора, которые либо привезли из-за кордона, либо скопировали. В фильме была реальная аппаратура, на которой меня проверили. Я прошел детектор. Мне контрразведчики объяснили, как это сделать. Нужно отвечать с эмоциями, чтобы во время всех ответов амплитуда колебаний была одинаковой. Потом эта сцена показывалась во всех учебных фильмах будущим разведчикам.
- Кто же все-таки автор песни «Я в весеннем лесу», которую поет в «Ошибке резидента» ваш герой: вы или Евгений Агранович?
- Режиссер Вениамин Дорман попросил меня посмотреть у его приятеля Аграновича эмигрантские песни. Тот их собирал. Я взял стихи «Я в весеннем лесу пил березовый сок» и написал музыку. Но главное, дописал куплет. Потому что иначе получалось по смыслу, что какой-то герой отрицательный. Бросил женщину, скрывался за границей, тосковал в лагерях. В общем, уголовник. Куплет такой:
Навалилась война,
Искорежила жизнь,
Роковая судьба мои беды вершит,
Но куда мне бежать?
Что мне делать, скажи!
Что же мне совершить для спасенья души?
Но Веня запустил вариант без куплета, а авторами в фильме поставил две фамилии. Через пару лет Агранович оформил в РАО авторство на одного себя. Я не стал с ним разбираться, потому что жалко мне его стало: фронтовик. Пятьдесят лет прошло, а он ни разу даже не позвонил.
Жена спасала
- Расскажите, пожалуйста, о вашей супруге Ларисе Голубиной.
- Она окончила филологический факультет МГУ. Работала в Министерстве культуры, возглавляла отдел, отвечающий за литературную грамотность. Ни одна программа Райкина без нее не обходилась. Преодолевала своим авторитетом препоны цензуры. Миша Жванецкий тоже Ларисе многим обязан, поскольку она правила его фельетоны. В нее были влюблены многие, в том числе Леонид Утесов, который как-то на одном из юбилеев сказал: «Если бы не жена Елена, я бы предложил тебе руку и сердце». Но Лара ответила: «Твой бронепоезд давно ушел в Одессу». С Утесовым мы дружили семьями.
- Чем будущая жена вас покорила?
- Умом. Ей доверяли важные вещи. Когда в 1953 году в Колонном зале проходило прощание со Сталиным, Ларисе поручили в течение трех дней отвечать за репертуар и питание музыкантов. Она много раз стояла с траурной повязкой у гроба вождя. Рассказывала, что подошвы на ботинках Иосифа Виссарионовича были протертыми. Так что эта история, когда кто-то заметил, мол, надо поменять вождю штиблеты, а начальник охраны Сталина Власик сказал «У него других нет» и заплакал, - правда.
- Как отнеслись окружающие к вашему браку, ведь супруга была старше вас на 17 лет?
- Расписались с Ларисой по-тихому, никому не сказав. Разница в возрасте нас не беспокоила. Жили 45 лет душа в душу до ее смерти в 2004 году. Лара и сейчас рядом со мной. В квартире ее портрет висит среди икон. Жили просто. Жена никогда не просила меня что-то привезти из-за границы, говорила: «Лишь бы сам приехал».
- Переживали, что у вас не было детей?
- До войны Лариса гоняла на мотоцикле, играла в большой теннис, занималась гимнастикой, разбила колено. Начался тромбофлебит. И когда она забеременела, встал вопрос: или ее жизнь, или ребенка. Я выбрал жену… Лариса - мое спасение. Часто отстаивала меня перед цензорами. Ведь меня запрещали. Написал я сценарий к сказке Роу «Сын земли родной». Дважды начинали снимать, но из-за моего имени так и не сняли. Картина «Хождение по мукам» - та же история. Четыре серии сдали, а потом «наверху» говорят режиссеру Ордынскому: «Ножкина убрать!» Тот отказался. Ему втык, у него инфаркт. Когда он через полгода вернулся, я все-таки продолжил сниматься. Парадокс: будучи под запретом цензуры, я играл только патриотов.
- Как относитесь к критике Никиты Михалкова «Ельцин-центра»?
- Молодец Никита Сергеевич - набирает очки. Не понимаю, зачем поднимать человека, который так навредил стране? Хотя Хрущеву по вредности ни Ельцин, ни Горбачев в подметки не годятся.
Хрущеву
Знали мы большого чародея, Он нас постоянно удивлял: Он на целине пахал и сеял, А урожай в Канаде собирал.
Горбачеву
Жалко мне на Горбачева Тратить букву, тратить слово Я такими не привык Осквернять родной язык