Бунин называл Маяковского «вредным слугой советского людоедства»
Когда Юрий ЛОЗА или другой, не чуждый творчеству, гражданин начинает кого-то чихвостить, он лишь продолжает традицию, идущую из глубины веков. Людям искусства всегда есть за что «осыпать похвалой» собрата по цеху. Впрочем, именно в таких пикировках часто рождаются шедевры. Авторы создают их, стремясь насолить сопернику, и еще ярче раскрывают многогранный талант.
Не миновал участи быть оплеванным сам Уильям Шекспир. За перевод его пьес взялся французский философ-просветитель Вольтер. Но в какой-то момент что-то пошло не так.
Читайте также: Знаменитости, которых слава свела с ума >>
- У него был яркий и мощный, истинный и высокий талант, но не было ни малейшего проблеска хорошего вкуса и ни малейшего знания правил, - писал Вольтер о Шекспире. Отдельно прошелся по Гамлету - назвал пьесу грубой и дикой.
- Гамлет сходит с ума во втором акте, а его возлюбленная - в третьем. Принц убивает отца своей возлюбленной, притворившись, что убивает крысу, а героиня бросается в реку. Прямо на сцене вырыта могила, и могильщики, по своему обыкновению, говорят загадками, держа в руках черепа. На их мерзкие грубости Гамлет отвечает не менее отвратительными выходками. Гамлет, его мать и отчим пируют на сцене; за столом распевают песни, на сцене бранятся, сражаются, убивают. Право, можно подумать, что эта пьеса - дело рук пьяного дикаря, - возмущался Вольтер.
Досталось бедному Уильяму и от Льва Толстого. В статье «О Шекспире и о драме» (1903 - 1904 гг.) «матерый человечище» признавался:
- Прочтя одно за другим считающиеся лучшими его произведения: «Короля Лира», «Ромео и Юлию», «Гамлета», «Макбета», я не только не испытал наслаждения, но и почувствовал неотразимое отвращение, скуку и недоумение о том, я ли безумен, находя ничтожными и прямо дурными произведения, которые считаются верхом совершенства всем образованным миром…
«Прелое самоковырянье»
Наши классики тоже потрепали друг другу нервы. Взять Тургенева с Достоевским. Первый - дворянин, красавец, ловелас, не знающий счета деньгам. Второй - замкнутый ипохондрик, одолеваемый приступами эпилепсии. Над ним подтрунивали - Тургенев даже подбил Некрасова написать эпиграмму: «Витязь горестной фигуры, // Достоевский, милый пыщ, // На носу литературы, // Рдеешь ты, как новый прыщ». Федор Михайлович в ответ ехидствовал: «Что-то гаденькое, больное, старческое, неверующее от бессилия, одним словом, весь Тургенев с его убеждениями». Комментируя увлечение Ивана Сергеевича заграницей, писал: «...Тургенев сделался немцем из русского писателя - вот почему познается дрянной человек...»
Иван Сергеевич пакостил по-своему: когда Достоевский вконец проигрался и разослал письма по знакомым с просьбой ссудить ему денег, он откликнулся, но прислал лишь половину суммы. Когда вышел роман о Раскольникове, не преминул отметить:
- Первая часть «Преступления и наказания» Достоевского - замечательна, вторая часть опять отдает прелым самоковыряньем.
Федор Михайлович называл оппонента «свиньей Тургеневым». Тот в свою очередь распустил грязные слухи, что Достоевский совратил в бане маленькую девочку. Знакомые обоих писателей строго следили, чтобы соперники не появлялись одновременно в одном месте. Не углядели - те встретились на столичном бульваре.
- Велика Москва, а от вас и в ней никуда не скроешься! - в сердцах бросил Достоевский и ушел прочь.
Грубый комедиант
Владимир Набоков на дух не переносил конкурентов. Написал целую книжку «Strong Opinions» («Твердые суждения»), где рассказал миру о бездарности всех на свете писателей, кроме Шекспира, Пушкина, Толстого, Гумилева и себя, разумеется. Чехов, по мнению Владимира Владимировича, «не создал истинного шедевра драматургии».
Борис Пастернак тоже заслужил едкий комментарий:
- «Доктор Живаго» - это недалекий, неуклюжий, тривиальный и мелодраматический роман с шаблонными ситуациями, сластолюбивыми юристами, неправдоподобными девицами и банальными совпадениями… Бездарный… наполненный всевозможными ляпами…
Достоевского автор «Лолиты» называл «дешевым журналистом», «грубым комедиантом» без чувства юмора, «посредственным сочинителем сентиментальных готических романов», который «с трудом удерживается от самой обыкновенной пошлости, притом ужасно многословной».
Старая тощая черепаха
Отдельная страница в истории литературы - отношения «заклятых друзей» Набокова и Бунина. В начале знакомства Набоков признается старшему товарищу по перу в «давнишней любви», но пройдут годы, и автор «Защиты Лужина» и «Других берегов» назовет Бунина «старой тощей черепахой», пошляком. Иван Алексеевич не останется в долгу, хотя и признает несомненный талант более молодого коллеги. «Чудовище, но какой писатель», - скажет он. Набоков будет утверждать, что именно Бунин ему «напророчествовал»: «Вы умрете один и в страшных мучениях». Тот в свою очередь станет отрицать, что они с Набоковым когда-либо сиживали в ресторанах, о чем последний напишет в автобиографии, обзовет его мошенником и косноязычным словоблудом, хотя и признает: «Этот мальчишка выхватил пистолет и одним выстрелом уложил всех стариков, в том числе и меня».
У Максима в «подмаксимовиках»
По части желчности и брюзжания Иван Алексеевич мог дать фору кому угодно.
«Чудовищным графоманом» называл он пролетарского писателя Максима Горького. У того действительно были огромные тиражи и армия поклонников, а его самого изображали на карикатуре в виде огромного гриба, рядом с которым «выводок» грибков - авторов поменьше. Называлась картинка «Максим и подмаксимовики». Среди «подмаксимовиков» был и Бунин. Но данная дислокация на литературном олимпе его не устраивала.
С Чеховым у Бунина отношения тоже не сложились. «В минуту жизни трудную» Иван Алексеевич написал Антону Павловичу письмо на восьми страницах, где рассказал о депрессии, потере смысла жизни, творческом кризисе и застое, горькой судьбе страны, бессоннице, безысходности и мыслях о самоубийстве. В ответ получил телеграмму: «А вы, батенька Иван Алексеич, поменьше водки пейте».
Эротоман и кудрявый эстет
12 самых ярких высказываний Бунина в адрес других авторов:
- О Владимире Маяковском: «Самый низкий, самый циничный и вредный слуга советского людоедства». И еще: «Ну вот, пришел Маяковский, открыл свой корытообразный рот».
- Об Исааке Бабеле: «Один из наиболее мерзких богохульников».
- О Марине Цветаевой: «Цветаева с ее непрекращающимся всю жизнь ливнем диких слов и звуков в стихах».
- О Сергее Есенине: «Проспись и не дыши на меня своей мессианской самогонкой!»
- Об Александре Блоке: «Нестерпимо поэтичный поэт. Дурачит публику галиматьей».
- О Валерии Брюсове: «Морфинист и садистический эротоман».
- Об Андрее Белом: «Про его обезьяньи неистовства и говорить нечего».
- О Константине Бальмонте: «Буйнейший пьяница, незадолго до смерти впавший в свирепое эротическое помешательство».
- О Максимилиане Волошине: «Толстый и кудрявый эстет».
- О Леониде Андрееве: «Запойный трагик».
- О Зинаиде Гиппиус: «Необыкновенно противная душонка».
- О Велимире Хлебникове: «Довольно мрачный малый, молчаливый, не то хмельной, не то притворяющийся хмельным».
Как Гончаров дошел до «Обрыва»
- О том, что взаимная неприязнь может стать двигателем литературного процесса, демонстрирует конфликт между Иваном Гончаровым и Иваном Тургеневым, - считает доктор филологических наук, ученый секретарь Свято-Филаретовского православного института Юлия Балакшина. - История известная: пока первый вынашивал замысел романа «Обрыв», простодушно делясь им с собратьями по цеху, второй выдал в печать «Дворянское гнездо» и «Накануне», где Гончаров увидел ряд придуманных им находок. Расстроился страшно. Собрался даже стреляться, но друзья-литераторы предложили устроить третейский суд. Прямого заимствования не обнаружили, но холодок между двумя Иванами сохранился. Гончаров, активизировав творческие силы и одолев-таки свой многолетний труд, переживал, что потомки обвинят его в плагиате. Стремясь оправдаться, написал «Необыкновенную историю». Не будь конфликта, мы бы ее не увидели. И «Обрыв» еще долго бы зрел в голове автора, которого друзья за глаза называли «маркиз де Лень».
Какой он, к черту, поэт?
Иногда творческие разногласия доходили до потасовок. Валентин Катаев в мемуарах «Алмазный мой венец» вспоминает стычку между «королевичем» и «мулатом» - так автор замаскировал Есенина и Пастернака:
- Королевич совсем по-деревенски одной рукой держал интеллигентного мулата за грудки, а другой пытался дать ему в ухо, в то время как мулат - по ходячему выражению тех лет, похожий одновременно и на араба и на его лошадь, - с пылающим лицом, в развевающемся пиджаке с оторванными пуговицами с интеллигентной неумелостью ловчился ткнуть королевича кулаком в скулу, что ему никак не удавалось…Королевич всегда ненавидел мулата…, не признавал его поэзии и говорил мне:
- Ну, подумай, какой он, к черту, поэт? Не понимаю, что ты в нем находишь?
«Не нравится мне этот Николсон»
Не только в литературной среде приняты идейные пикировки. Известен своими категоричными суждениями о коллегах кинорежиссер Андрей Тарковский. В марте 1982-го он объявил о нежелании возвращаться в СССР. Обиделся, что годами не давали на съемки денег, что расходы приходилось ужимать втрое. Последней каплей стало известие, что фильм «Ностальгия» «прокатили» на кинофестивале в Каннах. Поспособствовал этому член жюри, режиссер Сергей Бондарчук. Его, как и ряд других советских кинодеятелей - Герасимова, Озерова, Хуциева, Тарковский отчаянно ненавидел. О том же Бондарчуке с его картиной «Ватерлоо» отзывался так: «Бедный Сережа! Стыдно за него».
Впрочем, западные коллеги у создателя «Иванова детства» и «Зеркала» тоже особого пиетета не вызывали.
- В «Великолепной семерке» все построено по канонам, которые разрушить невозможно. Все уже известно заранее… Это не искусство. Это коммерческое предприятие... липа, фальшь, нелепость, - написал режиссер о картине Джона Стерджеса.
Прошелся Тарковский по «Крестному отцу» Френсиса Форда Копполы:
- В целом картина мне кажется скучной, неоригинальной, чрезвычайно традиционной с точки зрения средств выражения. А по сути, так просто реакционная - оправдание рождения и существования мафии!
Получили свое «Амадей» Милоша Формана:
- Восемь «Оскаров» - и так бездарно. Причем все…
…«Город женщин» Федерико Феллини:
- На фестивале в Канне было в газетах, что последний фильм Феллини полная катастрофа, а сам он равен нулю. Ужасно. Но это правда, ибо его фильм действительно ничтожен…
…и «Почтальон всегда звонит дважды» Боба Рейфелсона:
- Вчера посмотрел фильм с Джеком Николсоном. Драма с роковой любовью и убийством. Не нравится мне этот Николсон».
ЦИТАТЫ
Валентин КАТАЕВ:
- Взаимная зависть крепче, чем любовь, всю жизнь привязывала нас друг к другу, начиная с юности.
Михаил ВЕЛЛЕР:
- Поспрашивайте писателей, что они думают друг о друге, потом напечатайте. Получится бестселлер, его будут рвать из рук…»
«Не читайте эту чудовищную книгу!»
Многим писателям доставалось и от издателей. Вот комментарии в адрес некоторых из них.
- Эмилия Бронте «Грозовой перевал» (1847):
- В этой книге все недостатки «Джейн Эйр» увеличены во сто крат, и единственным утешением служит мысль о том, что роман этот никогда не будет пользоваться широким спросом.
- Герман Мелвилл «Моби Дик» (1851):
- Роман затянут, устарел и, с нашей точки зрения, не заслуживает той репутации, которой пользуется.
- Джейн Остин «Нортенгерское аббатство» (1818):
- Мы готовы вернуть рукопись за ту же сумму, за которую ее приобрели.
- Гюстав Флобер «Мадам Бовари» (1856):
- Вы похоронили свой роман под ворохом деталей, хорошо описанных, но никому не нужных...
- Льюис Кэрролл «Алиса в Стране чудес» (1865):
- Любого нормального ребенка эта холодная, вычурная книга скорее озадачит, чем увлечет.
- Лев Толстой «Анна Каренина» (1877):
- Сентиментальная чушь. Покажите мне хотя бы одну страницу, где была бы свежая мысль.
- Оскар Уайльд «Портрет Дориана Грея» (1891):
- Изнеженно, тошнотворно, вредно… и вдобавок скучно.
- Герберт Уэллс «Война миров» (1898):
- Нескончаемый кошмар. Сомневаюсь, чтобы этим романом увлеклись читатели.
- Марсель Пруст «В поисках утраченного времени» (1913):
- Дорогой мой, делай со мной что хочешь, но я не могу взять в толк, зачем автору понадобилось тридцать страниц, чтобы описать, как он перед сном ворочается в постели.
- Томас Манн «Будденброки» (1921):
- Два толстых тома пустой болтовни о пустых людях.