О чем много лет молчал генерал-лейтенант Службы внешней разведки?

Как? Зачем? Почему? Кому это выгодно? Точные ответы на эти вопросы обычно дает только время. Но людям свойственно думать, искать причины и следствия, находя в мировых проблемах отражения собственных мыслей, переживаний и догадок.

Откровенные и честные записки разведчика, чья жизнь и судьба прошли под сенью трех грозных букв КГБ, это удивительная редкость.

Скажу сразу — книга очень интересная, написанная легко и увлекательно, в то же время некоторые важнейшие события недавней истории предстают в ней, как под микроскопом, находящимся в руках знающих и деликатных.

А начинаются записки с момента, когда молодой герой повествования, став после института сотрудником, как принято говорить, «компетентных органов», размышляет о том, как и почему в стране случилось то, что теперь называют «большим террором» 37-го года.

Почему народная по определению власть обрушила на свой народ беспощадно карающий меч, принесла столько страданий, забрала столько жизней, погасила столько ярких талантов… И все это было сделано не инопланетянами, а своими же согражданами, только одетыми в форму с синими околышами.

Почему эта форма превращала их в неких бездушных, свирепых роботов, готовых по приказу без раздумий бить и убивать? Как это произошло, с чего началось?

Это была лишь форма искажения в целом правильной линии развития или эта линия была изначально обречена на жестокую бесчеловечность?

Обо всем этом герой Дмитрия Епишина (а поскольку записки автобиографические, то, можно сказать, он сам) размышляет мучительно, и картины в его воображении, как изображения в калейдоскопе, сменяя друг друга, проворачиваются, как ключ в замке, хранящем понимание прошлого. А поняв прошлое, легче разобраться в настоящем.

«Однажды пришла мысль: а ведь многие из тех чекистов, у которых "щепки летели" в 37–38 годах, начинали карьеру во время "красного террора" 1918 года. ЧК в ответ на убийства большевистских вождей брала в заложники и расстреливала невинных людей. Мирных представителей свергнутого класса… Врата ада приоткрылись в душах чекистов еще тогда… Теперь, годы спустя, после неоднократных поворотов калейдоскопа в голове, я думаю, что "большой террор" 1937–38 годов был в нашей стране последним актом гражданской войны. Неизбежным и беспощадным, каким чаще всего бывает завершение братоубийства. В дальнейшем массовый террор прекратился, но народ жил в жестких условиях диктатуры, когда за нечаянно сказанное слово можно было попасть в лагеря».

Ощущение подлинного ужаса вызывают воспоминания старшего товарища, который застал то время и был как раз одним из тех, кто безропотно выполнял «работу» по уничтожению людей. Его воспоминания просты и бесхитростны, и оттого кажутся еще более страшными.

«Работа всякая тогда имелась, но главная — расстрельная. Аресты вповалку шли. Кулаков еще во время коллективизации извели, поэтому установка была на ликвидацию троцкистско-зиновьевской оппозиции и иностранной агентуры. Из Москвы постоянно разнарядки приходили, сколько этой агентуры надо отловить. А среди мордвы пойди найди эту оппозицию или иностранных наймитов. Они и по-русски через пень-колоду говорить умели. Немецкую и английскую агентуру среди бывших русских чиновников находили. В Саранске при царе все чиновники русскими были. Они и в разных партиях прежде состояли. Кто к эсэрам, кто к меньшевикам, кто к кадетам льнул. Сведения такие на них имелись, поэтому тут все проще решалось.

Был меньшевиком? Значит, агент английской разведки. Был эсэром? Значит, на Гитлера работаешь. Сложней было с разнарядкой по японским резидентурам. Где их, косоглазых, взять? Опера приспособились на городской рынок ходить. Там узбеки и таджики фрукты-овощи продавали. Вот среди них японскую агентуру выискивали. Понятно, что никакого следствия не было. Что тут расследовать? Опера этой публике быстро «добровольное» лепили и на Особое совещание, а то — сразу вышку. Так нам человек двадцать — двадцать пять в сутки расстрельного народу обеспечивали. И мы его вон в том подвальчике ликвидировали».

То ли время рождало жестокость, то ли жестокость определяла время… Впрочем, она его в какой-то степени определяет всегда, и сегодня в том числе.

Кровь дымилась, как пар в бане

Жестокость власти рождала в ответ лютую злость и ненависть ее противников (наверное, было и наоборот). Среди главных и непримиримых врагов были (и есть) те, для которых «нация превыше всего». С ними герою записок довелось пообщаться во время службы в Мордовии, где в лагерях отбывали свои сроки идеологические враги власти, диссиденты, бывшие предатели и полицаи. И вновь — воспоминания старшего коллеги, который уже в мирные годы продолжал кровавую войну с «лесными братьями» в Литве и на западе Украины.

«Скажи, откуда взялись, например, литовские вурдалаки, перебившие почти всех литовских евреев? Из 160 тысяч осталось всего несколько. Убивали страшно — ломами, железными прутьями, ножами. Детей, старух, молодых женщин. За что? Однажды в маленьком городке на Западной Украине в отдел позвонили, и женский голос прокричал — срочно приезжайте… Мы через коммутатор узнали — звонили из детского садика, в который водили детишек совпартактива. Скорей на газик и туда. Влетаем в садик, а они уже выходят. Потрошители. Ножами убивали. Всех. Нянечек, директрису, детишек. Впереди бычара, глаза безумные лапы в крови, нож уже спрятал. Я ему ТТ в лоб наставил, а он мне: «Нэ маишь правив» — мол, не имеешь права. Я на курок нажал — у него от выстрела оба глаза вылетели. Остальных ребята из автоматов положили. Кровь дымилась, как пар в бане. Вот такая, брат, была обстановка... Из крепкой веревки или проволоки они затягивали петлю вокруг головы пленника и крутили узел рычагом. Сжимали, пока череп не треснет».

На вопрос героя, отчего же они нас так ненавидят, ведь нормальную жизнь там обустраиваем, коллега тогда ответа не нашел. Его и сейчас нет. Ненависть питает сама себя. Она всегда недовольна, обижена и желает одного — мстить и наказывать. Так было и так есть. И, к сожалению, недобрые приветы из прошлого слышатся в современных речевках, эхо которых тревожно напоминает то, что звучало в городах Германии 30-х годов. Автор рассуждает, вспоминает, анализирует, приглашая читателя делать это вместе с ним.

«Два ставленника австрийской разведки — киевский профессор Михайло Грушевский, автор лживой истории Украины, и галицкий кардинал Андрей Шептицкий — на австрийские деньги объединили зачатки украинского национализма и превратили их в широкое движение. Первый проект "независимой Украины" разрабатывался в австрийском генштабе. Шептицкий состоял на связи не только у австрийской, но затем и у гитлеровской разведки. Он участвовал в организации геноцида украинских и польских евреев. Характерно, что еврейские погромы начинались с молебнов в униатских храмах. <…> Генерация воинствующих вождей националистов — Бандера, Коновалец и другие — являлась их духовными детьми. Несомненный успех австрийских спецслужб заключался в том, что они сумели не только создать украинскую идеологию национализма, но и превратить ее в квазирелигию. Обрабатывать им пришлось население австрийских и польских территорий, крайне неграмотное и угнетенное.

Такие души воспринимают идеи ненавистничества легче всего. Они верят в идеалы национализма, как в бога, и ненавидят его врагов, как дьявола. Вера, как известно, не требует доказательств. В ту пору Австрия много сделала для того, чтобы сегодня соседнюю страну разрывал братоубийственный конфликт».

Крупная агентура в руководстве страны

Целая серия конфликтов в мире возникла после организации и проведения в странах так называемых «цветных революций». На основе наблюдений, изучения фактов и документов Дмитрий Епишин дает краткое и весьма точное описание предпосылок и условий для реализации подобного события:

«Весь немудреный набор "цветной революции": мощное промывание мозгов из-за рубежа; инспирированные на иностранные деньги антирежимные НКО; крупная агентура в руководстве страны; театр с "мучеником". Остальное — дело техники».

Техника проведения спецопераций, агентурной работы, налаживание связей и контактов, добывание необходимой информации, ее анализ — все это автор и его герой прошли в своей жизни и деятельности, которая включала в себя дипломатическую и разведывательную миссии в нескольких странах мира, о чем он пишет достаточно подробно и интересно.

Берлин, Бонн, Прага, Вена, Лондон, другие столицы мира. В этих городах ему приходилось представлять свою службу, и это была не только интересная, но и опасная, рискованная работа. Он не был Штирлицем, но и от него требовалась профессионально натренированная память, глубокие, разносторонние знания во многих отраслях жизни, умение мгновенно реагировать на внезапные изменения ситуации, физическая и психологическая выносливость.

А знание нескольких иностранных языков — это просто обязательное условие. Думаю, читателей привлекут не только подробности и специфика агентурной работы (а она представлена во всех деталях), но и оригинальные пейзажно-исторические зарисовки о каждом городе, о его особенностях, как архитектурных, так и тех, что определяют характер города и населяющих его людей. Очень интересно сравнивать описания «теплой и душевной» в человеческом отношении Праги и холодно-чопорного и в то же время мелочно-черствого, мрачного Лондона.

О Лондоне он рассуждает и в связи с относительно недавним событием, вошедшим в историю как «дело Скрипалей». О нем он говорит не как досужий зритель, а как специалист-разведчик, читающий между строк, видящий и компетентно оценивающий то, что случайному человеку не бросается в глаза.

«"Отравление" Скрипалей — достаточно типовой сценарий работы местных спецслужб. Надо сказать, спектакль был шит белыми нитками и с точки зрения оперативного искусства весьма несовершенен. Лишь для оправдания англичан можно отметить, что имело место сотрудничество нескольких ведомств, что всегда порождает сложности взаимопонимания и управления. Самое простое непредвзятое расследование этого дела сразу же вывело бы на чистую воду британские спецслужбы. Но такого расследования никогда не будет.

Более того, похоже, и сам Скрипаль, возможно оставшийся в живых, обречен на жизнь в изоляции, без права рассказать, что же на самом деле произошло… Многие наши сограждане верят, что в такой демократии, как Великобритания, темные происки спецслужб невозможны, и это выдумки наших пропагандистов. Из своего опыта заграничной работы я вынес твердое убеждение, что "глубинное государство" в западных демократиях не является легендой.

Интересы богатейших финансовых группировок не прописаны в программах ведущих партий. Их стремление к обогащению любым путем, в том числе через войны и "цветные революции", не может декларироваться открыто. Эти круги, объединяясь по интересам, формируют тайные механизмы, которые принято называть "глубинным государством"».

Дремучесть престарелой власти

С горечью пишет Епишин об афганской войне, унесшей тысячи жизней и основательно подорвавшей мощь страны. Он понимал, что это было катастрофой. Причем она не была неизбежной.

«Ввод войск в Афганистан долго объяснялся нашим руководством как противодействие проникновению США в этот регион. Лишь десятилетие спустя бывший советник нескольких президентов США по национальной безопасности Збигнев Бжезинский поведал, как разработал вместе с Джимми Картером и запустил сценарий втягивания СССР в эту роковую военную операцию».

О развале Советского Союза Епишин говорит много, с печалью и сожалением, отмечая, что распаду страны предшествовало изменение в идеологии и психологии людей, и выразились они в отходе от идеалов служения обществу и повороте к культу потребления. Это началось не в 80-е годы, а гораздо раньше. Ему, как человеку системы, это было более заметно и понятно, чем рядовому обывателю. Но противостоять негативным тенденциям дряхлеющее руководство страны и выходящая на первый план коррумпированная молодая поросль «аппаратчиков», состоящая в основном из золотой молодежи, не смогли и не захотели. Им было и так хорошо. Вот, как, на его взгляд, это начиналось в 60-е годы:

«Из советского человека стали изымать дух коллективизма и заменять его духом индивидуализма. Ему объясняли, что он лишен многих политических, духовных и материальных прав. В тот период США вели во Вьетнаме чудовищную по формам и масштабам войну. Они травили дефолиантами и выжигали напалмом мирное население и природу этой страны, уничтожали бомбардировками гражданские объекты. Через несколько десятилетий после окончания этой войны во Вьетнаме продолжают массово рождаться неполноценные дети, работают сотни мастерских по изготовлению протезов для людей, появившихся на свет с изуродованными конечностями или без них. В самой Америке тогда еще не отменили законом неравенства белых и черных. На дверях многих баров можно было увидеть вывеску "Черным и собакам вход воспрещен", во властных структурах работа для цветных вообще не предполагалась. Пуэрториканские и мексиканские эмигранты были бесправны, как уличные собаки. И вот эта страна провозгласила лозунг борьбы за свободу личности в СССР!»

С сочувствием и сопереживанием вспоминает Епишин о тех, у кого «перемен требовали сердца»: о борцах за демократию и права человека — диссидентах. В своем большинстве это были порядочные, честные люди, которые искренне протестовали против косности и дремучести престарелой власти. Причем она свои недостатки признавать яростно отказывалась и в своей деградации усматривала «последовательное и неуклонное движение вперед по пути завоеваний развитого социализма».

Это было плохо. Перемены были остро необходимы. Но явно не те, которые последовали на рубеже 90-х годов. Вряд ли о них мечтали политические романтики тех лет, которых автор назвал «пушечным мясом» в информационной войне двух систем.

«Сегодня, 50 лет спустя, можно спросить: вы построили ваш идеал — общество западного типа. Оно вам нравится? Можете вы в этом обществе легальными протестными действиями добиться смены нелюбимой власти? Честный ответ прозвучит банально: теоретически да, практически — нет… На мой взгляд, трагедия диссидентского движения заключалась в том, что оно повелось на обманку. Оно позволило очаровать себя иллюзиями, и Запад воспользовался этой слабостью, превратив их в "пушечное мясо" информационной войны.

Рыночно-демократические порядки позволили худшим из худших всплыть на поверхность и установить режим перманентного ограбления народа. Наследники диссидентов — авторитеты либеральной интеллигенции — сумели добиться ключевых позиций в общественной жизни. Сегодня они выступают на стороне олигархата потому, что встроились в рыночную систему, которая формирует интересы власть имущих.

Рядовые же работники "культурного фронта", прежде существовавшие во вполне приличных условиях, оказались в плачевном состоянии. Сложно забыть эпизод, когда незадолго до своей смерти приехавший из Петербурга в Москву Андрей Битов упал в голодный обморок. Он голодал. Этот неординарный и честный человек, написавший "Пушкинский дом" и участвовавший в альманахе "Метрополь", не смог приспособиться к новым временам».

Власть боролась с инакомыслием жестко и без церемоний. Боролась руками своей охранительной системы — КГБ. Это не вызывало симпатий у народа. Страх — вызывало. Внутренний цензор сидел в каждом, ибо неосмотрительно рассказанный анекдот, глупая шутка с «политическим» подтекстом могли стоить рассказчику больших неприятностей, в том числе лишения свободы. Власть боялись и всё меньше ей верили. А КГБ делал свое дело, и не нашлось руководителя, который смог бы изменить ситуацию и хотя бы попробовать примирить стороны, найти общий язык, использовать лучшие качества протестующих интеллектуалов на благо страны.

«Пятое управление имело целью противодействие инакомыслию и делало это административно-силовым способом. О том, что такой способ бесперспективен, свидетельствовал еще опыт Третьего отделения графа Бенкендорфа при Николае Первом. Не понимать этого Андропов не мог. Он правильно предвидел разрастание критики партии, но его решение подавлять эту критику силой не соответствовало его интеллекту и дальновидности.

Работа Пятого управления могла привести только к обострению противостояния между советской властью и ее идейными противниками. Думаю, он это понимал, но начинать легальную дискуссию с протестующими в рамках закона он по каким-то причинам не хотел. Одна причина понятна: руководству партии пришлось бы признать многие свои ошибки и перекосы. Но при этом оно не потеряло бы народного доверия. На такой курс не хватило ни мужества, ни здравого рассудка».

Характеризуя настроение общества в конце 80-х годов, Епишин цитирует Евангелие: «И, по причине умножения беззакония, во многих охладеет любовь». Действительно, лучше не скажешь. Страна, как потерявший управление локомотив, мчалась в тупик. Людей раздражал и угнетал дефицит всего (главное, конечно, совести), повальная коррупция (хотя тогда обходились без этого понятия, заменяя его всесильным словом «блат»), воровство, равнодушие, бесхозяйственность… На смену какой-никакой стабильности пришла всеобщая неуверенность в завтрашнем дне… А руководитель страны говорил, говорил, говорил (да еще и коряво переиначивая слова)…

«Своего Дэн Сяопина у нас не было. В 1989 году во всех основных странах восточной Европы с очередностью рвущихся на артиллерийском складе снарядов грохнули "бархатные революции". "Горби" сдал позиции социализма, и настала очередь СССР. Много позже стало понятно, что катастрофа была закономерной. Стране нужен был сильный лидер, который позаботился бы и об обновлении концепции общественного развития. Это был единственный способ выживания системы. Однако такого лидера Бог не дал. Мы бездарно проиграли все завоевания и преимущества победителей, потому что руководство партии отставало на десятилетия от осознания перемен в мире».

В книге «Халабола, или Записки разведчика» речь идет, по большому счету, не о разведке, а о судьбах отечества, о его прошлом и будущем. И не с позиций сотрудника спецслужбы, а с точки зрения патриота. Автор размышляет честно и откровенно, не скрывая тревог и разочарований, но тем не менее не теряя веры в то, что будущее должно быть светлым. Потому что иного не дано.

 «Нас стараются оболванить и развратить. Наше единство слабнет. Но всему свое время. Поворот неизбежно наступит. Когда это случится? Наверное, в тот исторический момент, когда недееспособный правящий класс встанет перед своим окончательным фиаско. В экономике, социальной сфере, правопорядке и духовной области. Он уже приближается к этой черте. Именно в этот момент мы должны будем не позволить снова себя обмануть. Россия неизбежно должна сменить направление движения. Ее путь к царству справедливости сложился исторически и в этом ее долг перед Богом и человечеством. Путь этот тернист и труден. Но иного не дано!»