Валентин Гафт: «Никогда не был лжецом в любви»

Как ни странно, в последние годы жизни Гафт был более открытым и разговорчивым с журналистами. Возможно, из-за того, что уже не так много снимался и играл в театре, а его душа стремилась к общению и обмену эмоциями. Лучше Гафта никто не расскажет о Гафте. Поэтому «ЭГ» публикует высказывания Валентина Иосифовича о ценностях, мечтах, представления, которыми он поделился с нашим обозревателем Анжеликой Заозерской:

Прощайте и любите

– Любовь – самое главное в жизни. Человек – чувствующее, чуткое создание, отличается от зверя тем, что способен любить. Не всем этот дар дается свыше. Лично я убежден в том, что жизнь человека оправдана только любовью. И вообще единственное оправдание жизни на Земле – любовь. Любовь – в великой литературе, музыке, живописи, кинематографе никуда не уйдет. Она останется навсегда. Рукописи не горят и любовь не исчезает. Любовь – навеки. Я – немолодой человек, за моими плечами – сложная жизнь, но точно знаю, что надо прощать и надо любить. Благодарен небу, что люблю и любим. Я люблю женщину – свою жену Ольгу Остроумову. Любовь приходит только к людям с открытым сердцем. Я никогда не был лжецом в любви. Самый большой грех – лгать любимым и предавать.

Как я избавлялся от страхов

– Вся моя жизнь – борьба со страхами и комплексами. В школе я был трусом. Списывал, врал, прятался. Дом, в котором я вырос, был на улице Матросская тишина, справа от тюрьмы. Во дворе было полно бандитов, и, наблюдая за тем, как они играют в домино, думал: «Вот это – артисты!» (а я тогда занимался в самодеятельности). В нашем доме жили две прекрасных проститутки – международного класса. За ними приезжали шикарные машины, и одеты они были по-иностранному. Юношей мечтал о том, что меня полюбит одна из этих прелестниц. Когда проучился в Школе-студии дней пять и возвращался домой, то увидел у подъезда одну жрицу любви – Ниночку, или Нинку. О ее любви я бредил. Поздоровался с ней смело и сказал, что учусь на актерском факультете Школы-студии МХАТ, что я – артист. Нинка, соблазнившись, тут же повела меня к себе в квартиру. Зашел и увидел – большую тахту, торшер (а я до этого не знал, что такое торшер), бутылку виски на столике. А про виски я читал разве только в «Трех товарищах» Ремарка. А Нина, Ниночка, Нинка – красивая, полуобнаженная, в заграничном пеньюаре… Все, что за шесть дней я узнал в Школе-студии МХАТ, живописно изложил Нинке. Когда она предложила раздеться и сказала, что «ее ласки бескорыстные», я струсил и сбежал. Понял, что продажная любовь – не для меня. То, что испытал тогда с Нинкой, частично описал в своем стихотворении «Фуэте». К любви «ночных бабочек» никогда не обращался.

О гениях, злодеях и космосе

– К сожалению, гений может быть злодеем. Во всем есть обратная сторона, и противоречия, конфликты иногда дают интересные результаты. Но все-таки плохой человек, который совершает предательство, говорит одно, а думает другое, на сцене не может играть гениально. Ложь будет видна. Фальшь зритель почувствует. Все-таки среди больших актеров, режиссеров нет злодеев. А в жизни – сплошь и рядом, когда великий ум сочетается с большой подлостью.

Мой учитель, вождь – Олег Ефремов

– Олег Николаевич был редким человеком. Таких, как он, не было и не будет. Он делал историю театра и вообще историю нашей страны. Хотя Олег Николаевич при первой встрече мне не понравился. Олег Николаевич зашел в аудиторию Школы-студии МХАТ в белой рубашке, с засученными рукавами, поддатый, и сказал, что «будет нашим вожатым». Я подумал: «Пьяный вожатый – чушь какая-то». Но именно Олег Ефремов впоследствии пригласил меня из Театра Сатиры в «Современник», в котором служу по сей день. Во многом благодаря Олегу Ефремову я стал писать эпиграммы. Он был личностью – грандиозной личностью. Таких, как он, не было, нет и не будет.

О первой своей жертве – Михаиле Козакове

Свою первую эпиграмму Гафт написал, как только пришел служить в театр «Современник», в 1969 году.

– Один артист пригласил меня на день рождения. Предыстория моего тоста такова – виновнику торжества сильно изменяла жена, и они развелись. Тост такой: «Мне слух раздражала фальшивая нота, всю жизнь проверял я проклятое "ля", так поздно дошло до меня, идиота, что скрипка в порядке, жена моя «ля». Этот тост очень понравился присутствующему на дне рождении Олегу Ефремову, и он тут же сказал мне, чтобы к капустнику, который готовился в театре, я написал эпиграмму. А капустники в те годы были событием – все артисты, режиссеры, включая Юрия Любимова, сидели на полу и смотрели, слушали… Первой моей жертвой стал Миша Козаков – царство ему небесное. Прелюдия моей первой эпиграммы заключалась в том, что Козаков постоянно женился. Он был очень интеллигентным человеком – и никому не мог отказывать. Жены от него беременели, и все дети рождались красавцами и красавицами. С очередной женой Миша пришел в ресторан, где я его и встретил. Вот эпиграмма: «Все знают Мишу Козакова, // Всегда отца, всегда вдовца. // Начала много в нем мужского, // Но нет мужского в нем конца». Я снимался у Миши в фильме «Визит старой дамы». Вместе мы играли в экранизации романа «Мастер и Маргарита» у Юрия Кары.

О любимых ролях

– Вообще я – не киноактер. И в кино меня мало приглашали. Это уже после Эльдара Рязанова, который хорошо ко мне относится, стали звать. А до этого был «пустой». В начале пути – роли на подхвате, как, например, с Женей Леоновым «Первый курьер», где я, как идиот, стоял, изображая жандармского офицера, а Женя играл блестяще. Первая серьезная роль, пожалуй, в фильме Рязанова «О бедном гусаре замолвите слово», где мой герой выражает даже гражданские чувства. Люблю свою работу в фильме Виктора Титова «Жизнь Клима Самгина». Приличные места с моим участием есть в фильме «Короли и капуста» Николая Рашеева по рассказам О. Генри. Но я - не коллекционер ролей. Кино – живое дело, а любая коллекция – это уже старье. Ираклий Андронников, с которым я общался, будучи школьником, дал мне хороший совет: «Играть от себя, и тогда это будет органично». Но через годы, я понял, что играть «от себя» – это так трудно! «Почти» получается у многих, но «почти» – не считается. Можно делать на сцене сальто, кувыркаться, показывать трюки, правильно и выразительно говорить, петь, и все это не вызывает отклика. А молчание на сцене может быть таким сильным! Главная задача актера – переводить на свой язык то, как ты живешь. Весь мир не удивить, но можно попасть в 600 человек, сидящих в зале, и это уже много. Нужно играть так, как ты понимаешь этот мир, человека, себя, а не изображать понимание.

О первой помощи – от богатыря Сергея Столярова

– Случайно я увидел на улице Сергея Столярова – помните, фильмы с его участием: «Цирк», «Садко», «Илья Муромец»? Подошел к нему со словами: «Дяденька, помогите, пожалуйста, рассказать мне басню – хочу поступить в Школу-студию МХАТ». Замечу, что Сергей Дмитриевич на тот момент был лауреатом Сталинской премии, звездой советского кино. Сегодня в это невозможно поверить, но Столяров повел меня к себе домой, и мы стали репетировать басню Крылова «Любопытный»: «Приятель дорогой, здорово! Где ты был? В Кунсткамере, мой друг! Часа там три ходил!» Только благодаря интересному прочтению басни меня и приняли в Школу-студию. Позднее я думал – почему Столяров оказал мне такое внимание? Для себя объяснил это тем, что артист вырос в детском доме (его отец погиб на Первой мировой войне), он хорошо запомнил свое сиротство.

«О первых болельщиках – из 1945 года»

– Матч «Динамо» – «ЦСКА» в 1945 году, на котором я был с отцом, навсегда останется в моей памяти. Был потрясающий буфет, с колбасой невиданной красоты и вкуса, было ситро, которое я пил стаканами. А какие сказочные туалеты, где «текла река Волга»? Я видел болельщиков после войны – это были другие болельщики – настоящие мужчины, обожженные войной. Болельщики пили, ели, но они были другие, я бы сказал, интеллигентные. Иногда они спорили, причем громко, но все равно это был театр, где в каждом слове, жесте присутствовал элемент творчества, игры, а не хамства и жестокости.