Одна из самых тяжелейших утрат года — худрук театра «Ленком» Марк Захаров. Театру присвоено его имя... Второго ноября состоялась премьера его последнего спектакля «Капкан» по произведениям Владимира Сорокина. Обозреватель «ЭГ» Анжелика Заозерская брала интервью у Марка Захарова незадолго до его ухода. Сегодня мы впервые публикуем его.
У интервью с Марком Захаровым необычная предыстория. Марк Анатольевич прочитал мое интервью с художественным руководителем театра имени Вахтангова Римасом Туминасом «Моя тактика — нежная сила театра» и выразил желание со мной побеседовать. Это было накануне премьеры его «Вальпургиевой ночи». В своем кабинете в театре «Ленком» Марк Анатольевич сидел за рабочим столом, на столе горела лампа (режиссер любил полумрак), и, увидев меня, он пошел навстречу и протянул руку для приветствия. Первые слова Марка Анатольевича навсегда останутся в моей памяти:
— Прочитал ваше интервью с Римасом. Хорошее интервью. Только почему Римас так много говорит о смерти? Он намного моложе меня, и столько еще может сделать! Надо оставаться оптимистом до конца, — заметил Марк Анатольевич.
Римас Туминас переживал сложный период в своей жизни. Ему предстояло сделать выбор — вернуться в родную Литву или остаться лидером театра имени Вахтангова. Как мы знаем, Римас Владимирович выбрал театр имени Вахтангова. Сегодня вахтанговцы на гастролях в Париже. Столица Франции в восторге от спектаклей Римаса Туминаса и его команды. В день ухода Марка Захарова Римас Туминас и театр имени Вахтангова выразили соболезнования его семье и театру «Ленком». Марк Захаров со своим спектаклями неоднократно покорял Париж. В 1983 году на его спектакль «Юнона и Авось» пришли Мирей Матье, Жан-Поль Бельмондо, Марина Влади и сын Алена Делона — Энтони Делон. В основе «Юноны и Авось» — поэма Андрея Вознесенского «Авось». С вопроса о литературе мы и начали наше общение.
— Марк Анатольевич, насколько для вас важна любовь к первоисточнику, по которому ставите спектакль или фильм? Верны ли вы своим литературным кумирам или «все течет, все меняется»?
— Когда-то, в ранней юности, меня перевернула, подвигла на свершения книга Джека Лондона «Мартин Иден». Понимаю, что это звучит не очень красиво, потому что по идее надо было бы назвать Достоевского, Толстого, Чехова… Но со мной произошло именно так. Мои любимые авторы сегодня — Венедикт Ерофеев и Владимир Сорокин.
— Возможно, вы встречались с Венедиктом Ерофеевым?
— Никогда. Если честно, о Венедикте Ерофееве узнал довольно поздно. Пристальное внимание обратил на его необыкновенную творческую жизнь, пожалуй, только после того, как прочел в прессе, что жители Петушков хотят поставить памятник девушке Афродите, которая еженедельно встречала героя Поэмы на перроне. Эта мысль мне очень понравилась. К сожалению, сия красивая идея пока не реализовалась.
— «Каждый пьян по-своему — один смеется в глаза этому миру, а другой — плачет на груди этого мира. Я — трезвее всех в этом мире» — говорит герой «Вальпургиевой ночи» Прохоров, словно вступая в перекличку с Веничкой из поэмы «Москва — Петушки». Как вы думаете, как много в этих двух персонажах самого автора?
— Никогда не надо отождествлять литературного героя и автора. Хотя литератор часто использует свой жизненный опыт для формирования героя. Вероятно, «Москва — Петушки», «Вальпургиева ночь» и другие произведения, которые мы используем в своей постановке, в какой-то степени отражают жизненные коллизии и ту турбулентность, которые переживал сам автор.
— Поэма «Москва — Петушки» написана на одном дыхании, и когда ее перечитываешь, невольно ловишь себя на мысли: «Сейчас, с социальными сетями, автор не донес бы всю эту историю в первозданном виде и поторопился бы опубликовать отрывок раньше».
— Большая литература сильно связана со своим временем, в которое рождается. Роман «Мастер и Маргарита» мог появиться только в тот момент, когда провоз Библии через границу считался преступлением. Между прочим, в этом отношении меня можно считать преступником — я привез библейские тексты в СССР… А когда все мы в мельчайших подробностях знаем мистерию, связанную с Христом, то сочинение Булгакова лишается той радостной новизны, которая обрушилась на нас в 1966 году, когда роман был впервые опубликован. Как, например, сегодня нельзя было бы сочинить «Одиссею» или «Илиаду», так и нельзя создать поэму «Москва — Петушки».
— Если внимательно перечитать эту пьесу Ерофеева и пьесу Евгения Шварца «Дракон», по которой вы поставили фильм «Убить дракона», можно обнаружить параллели. В частности, ерофеевский Доктор произносит фразу «В дурдоме не умничают», которую так или иначе повторяют жители города, которым 400 лет владеет Дракон.
— В хороших произведениях, которые западают в наши души, есть и точки пересечения, и сходства. Замечу, что Ерофеев был человеком довольно желчным, и некоторые произведения, которыми мы восторгаемся, например роман «Мастер и Маргарита», он не принимал. Когда я узнал о его отношении к роману Булгакова, с одной стороны, меня это удивило, а с другой, обрадовало — значит, очень самобытная личность.
— Марк Анатольевич, не скучаете по кино? Нет ли мыслей поставить фильм?
— Мой уход из кино был естественный. Дожил до того момента, когда на фильм «Убить дракона» стояли очереди. Потом наступило время, когда у многих кинорежиссеров стали останавливаться съемочные процессы (в основном из-за финансовых проблем), и это меня очень насторожило. Я даже не представлял, как это — съемки начнутся, а их придется прекратить. Возможно, пропало мое некое веселое легкомыслие, с которым я часто снимал фильмы, укладываясь в рамки своего отпуска.
Признаюсь, был у меня на примете один сценарий, который я дал прочесть Михаилу Жванецкому, и его мнение было: «Знаешь, Марк, не надо тебе это делать. О твоих киноработах остается особое впечатление, а вот с этим сценарием соскользнешь в среднестатистическую кинематографическую реальность». Я поверил Жванецкому. К тому же продолжать темы, связанными с королями, принцессами, волшебниками, мне показалось невозможным: к примеру, я отказался бы снимать «Мюнхгаузена-2», «Формулу любви — 4», «Убить дракона — 2». Все эти факторы и заставили меня отойти от кинематографического творчества. Нет, я не скучаю по кино.
— Верите ли вы в то, что среди людей есть настоящие волшебники?
— Верю, что есть люди, обладающие сверхчувственным восприятием, как и есть люди, деятельность которых не укладывается в рамки современной науки. Как правило, повышенная сверхчувствительность возникает вследствие травмы, как это было с Мессингом, с Вангой. Кстати, к нашему искусству эта тема имеет непосредственное отношение. Великий Станиславский говорил актерам: «Ты играй только то, что знаешь, что умеешь и что сам пережил». У Михаила Чехова был несколько иной подход: «Не надо делать того, что умеешь и что знаешь, а иди в те пространства своей психики, где ты еще не бывал».
Замечу, что путь по Михаилу Чехову лично мне ближе, потому что он рассчитан на людей, обладающих необыкновенными способностями, включая гипноз. Ведь, что такое гипноз, мы тоже не очень хорошо понимаем. Одна моя сокурсница — жена известного тренера Константина Бескова (ныне покойная) — однажды стала жертвой темных сил гипноза, проведя незнакомых людей в свою квартиру и отдав все украшения и сбережения. Но гипноз может быть и со знаком плюс, и думаю, что серьезный, большой артист обладает некоторыми дозами гипноза, который, к сожалению, не фиксируют наши телекамеры. Поэтому телевизионные версии спектаклей всегда уступают удачным настоящим спектаклям в живом театральном пространстве.
— Может быть, когда вы ставили фильмы о волшебниках и необыкновенных людях, то артисты, играющие этих волшебников, невольно становились магами?
— Я — сторонник гипотезы, что сыгранные роли воздействуют на артиста. Например, Эраст Гарин после одной роли, сыгранной в театре Мейерхольда, стал говорить совсем другим голосом, использовать другой тембр, другую манеру общения, о чем мне рассказал Валентин Плучек. Эту характерность Гарин использовал потом во всех своих работах. Но если говорить о волшебниках серьезно, то для меня волшебство связано не столько с мистикой, сколько с творчеством. Сочинитель, который силой своего сознания может создать новую реальность, причем зачастую настолько самостоятельную, что она удивляет даже самого автора, как это было с Пушкиным и его героиней Татьяной Лариной, — вот кто настоящий волшебник!
Поэт Велимир Хлебников — один из самых могущественных волшебников, и его изобретениями пользовались многие авторы. Когда я стал приглашать Евгения Леонова на роль Короля в фильме «Обыкновенное чудо», то на вопрос Евгения Павловича: «Это будет как в детских сказках?» — ответил: «Нет. Это будет серьезная, остроумная быль о человеке, который умеет создавать новую реальность, и который и есть волшебник в моем представлении».
— Актеры, исполняющие волю режиссера, могут создавать свою реальность?
— Выдающиеся артисты, среди которых Евгений Леонов, Олег Янковский, Инна Чурикова, Николай Караченцов, могут привносить в работу то, чего от них не ждал режиссер и даже не подозревал.
— Как вы относитесь к словам Достоевского «Счастье покупается страданьем»?
— Большинство людей живет «начерно». Так я с лыжами маялся, думая, что вот с будущего года наконец-то начну на лыжах кататься. Сейчас уже понял, что, видимо, освоить горные лыжи уже не суждено. Труднее всего жить сегодняшним днем, чтобы он приносил радость, удовлетворение и тебе, и близким людям, для которых работаешь.
— Поделитесь, пожалуйста, своим ощущением дня сегодняшнего? Что от каждого требует «век»?
— Сейчас время переходное, неопределенное… Время, когда никто не решается делать прогнозы. Понять, что будет завтра, а тем более, послезавтра, — очень сложно. Время неожиданных сюрпризов и необъяснимых явлений. Мы не знаем о характере наших взаимоотношений с экологией: уничтожаем мы себя или нет? Не превратим ли мы нашу маленькую планету в Марс? На мой взгляд, надо запастись мужеством, мудростью и определенной долей спокойствия, чтобы выстоять под напором новостей, которые приходят к нам из внешнего мира. Новости нас убивают, а этого быть не должно.
— Марк Анатольевич, театр «Ленком» пережил столько утрат, после которых очень трудно восстановиться. Какое настроение у вас сегодня?
— Сегодня мне сопутствует оптимизм, который дополняется дурацким романтизмом. Все равно хочется что-то сделать веселое. Что касается долговременных прогнозов, то особой радости, увы, у меня нет, скорее тревога и настороженность. Сумеем ли мы в той долгосрочной государственной программе учесть все сложности будущего нашей страны — трудный вопрос. Я верю и знаю, что скоро воссоединюсь со своими артистами. Их номера остались в моем мобильном телефоне. Приплыву к ним на корабле и позвоню... Первым возьмет трубку Саша Абдулов.
— Как так получилось, что вы его взяли в театр?
— Он просто мне понравился. Обаятельный парень. Особого таланта в нем тогда не разглядел, просто — славный парень: красивый, непосредственный, искренний.