Как Селезнёва Державина голой грудью смутила

Мы ограничились несколькими фрагментами: увы, газета не резиновая. Одно только позвольте сказать. Какие же дебилы были эти коммунисты! Богатейшая страна, десятки миллиардов долларов в год тратившая на содержание каких-то негров, румын и прибалтов, не могла народным любимцам дать нормальные командировочные за бугром. Чтобы они чувствовали себя на гастролях белыми людьми и гордились своей «краснокожей паспортиной», а не сочувствовали негодяям-диссидентам. Роковая ошибка.

А дело было так:

Чемодан хлеба и яичница на утюге

Марк Захаров, проработавший в Театре сатиры режиссером с 1965 по 1973-й, в своей книге «Суперпрофессия» вспоминал:

«Чтобы тратить за рубежом эту мизерную карманную валюту (командировочные то есть) на покупку одежды или техники, все мы шли на чудовищные ухищрения. Отдельные умельцы варили супы в раковинах, чередуя счастливые дни с рыбными, когда в питание шел только частик в томате.

Однажды на итальянской границе Театр сатиры был на редкость приветливо встречен местной таможней, где было предложено открыть один-единственный чемодан. Никто из коллектива не признался, чей он, и, когда удивленные этим обстоятельством таможенники все-таки открыли его, из чемодана, спружинив, вылетели плотно забитые туда батоны хлеба, итальянские таможенники испытали крайнее изумление и дружно обступили диковинный багаж. Они видели практически все: как в Италию ввозили оружие, наркотики, взрывчатку, но чтобы в таком количестве завозили хлеб… Этого не видели даже самые пожилые и многоопытные.

Конечно, соответствующие органы и руководство Министерством культуры делали все, чтобы отговорить творческую интеллигенцию завозить в развитые страны московские продукты. Помню, как перед выездом в Болгарию коллектив артистов «Сатиры», в котором я имел честь находиться вместе с кипятильником, был приглашен к замминистра культуры В. Ф. Кухарскому. Пожилой человек, опасно волнуясь, рассказал, как переживают болгарские братья, когда по возвращении со спектакля во всех номерах гостиницы одновременно включаются кипятильники. Один из его помощников проинформировал даже, что софийская гостиница, готовая гостеприимно распахнуть перед нами двери, не рассчитана на столь мощное энергоснабжение. Уже были печальные случаи, когда после знакомства с советским искусством не только здание целиком, но и прилегающие кварталы оставались без света. На что, помнится, Анатолий Дмитриевич Папанов тихо спросил: «А какое же там напряжение?» Вопрос был актуальным, поскольку коллектив то попадал в отели с напряжением 220 вольт, то нарывался на 120.

Кухарский, справедливо содрогаясь от возмущения, сообщил нам доверительно, как перед нами одну из братских стран посетила группа ведущих деятелей советской музыки и какой ущерб престижу государства нанесли наши замечательные композиторы. «Некоторые, - сообщил замминистра, борясь с волнением, - даже додумались до того, что жарили яичницу… между двумя утюгами».

Эта полезная информация была встречена одобрительным гулом, и многие артисты даже взялись за блокнотики, чтобы не забыть об утюгах».

Фашисты оторвали у Папанова пятку

Магнитогорск. Актеров поселили в гостинице на одном берегу реки, а на другом - промышленный район: плавка руды, дым от печей, копоть и пыль - они играли спектакль в доме культуры.

Отработали, еле дышат, кашляют, в глазах слезы - надышались производственной пылью. И их сажают в старый автобус, чтобы везти в гостиницу. Он громыхает, еле едет. Да еще на улице холод собачий. Пассажиры терпеливо молчат. И вдруг в тишине автобуса раздается голос Папанова: «Ох, скорей бы ночь прошла, и снова за работу!» Все - га-га-га! Разрядил, как всегда, Анатолий Дмитриевич обстановочку.

В другой раз были на гастролях в ФРГ. В одном из городов труппу принимал сам бургомистр. Пышный прием, банкет. Папанов подвыпил - как нормальный русский мужик, уважал это дело. И в разгар праздника между пышными речами громко и театрально-горестно воскликнул: «А из-за кого я пятку на войне потерял?! Из-за фашистов! Сволочи!» Немцы, к счастью, ничего не поняли, а переводчик не рискнул им это объяснить.

Звонок Леонида Ильича

Наталья Селезнева, отдавшая «Сатире» 53 года, делилась с «Комсомолкой»:

- Я - человек с юмором, люблю пошутить. Правда, однажды на гастролях, решив разыграть, попала впросак. На спектакле незаметно от Державина и Аросевой села под стол, накрытый скатертью, стоящий на сцене. Еле уместилась, а еще жара стояла под сорок градусов. Думаю, просижу там минут семь, пока идет номер, и буду щекотать коллег. Но актеры меня заметили и договорились не давать занавес, а Мих Мих еще вынес другой стол, за который и уселся вместе с Аросевой. Так я и просидела час сорок, скрючившись в три погибели в своем «подстолье». Актеры во время действия что есть мочи стучали кулаками по крышке моего стола - у меня аж голова звенела!

А еще был случай на концерте, устроенном для нефтяников. Об этом уже вспомнил сам Михаил Михайлович:

- Наташа решила меня там развести. Стою читаю длинный монолог. Вдруг замечаю, что мужчины в первых рядах справа все рты пооткрывали и с квадратными глазами смотрят не на меня, а куда-то в сторону. Я голову повернул - Наташа залезла на лесенку за кулисами и расстегнула кофточку, выставив голую грудь, стоит и смеется! Я старался не смотреть на нее. Чего не скажешь о мужиках в первых рядах.

Селезнева, видимо, решив, что я не вижу ее с правой стороны, перешла на другую и повторила свой трюк. Теперь обалдело таращили глаза сидящие слева.

Потом оказалось, что Селезнева была уверена, что, кроме выступающего на сцене, ее никому больше не видно.

Я тоже частенько разыгрывал Наташу. Как-то раз позвонил ей домой. Взяла трубку домработница. Я говорю, мол, звонят из приемной Брежнева, передайте Селезневой, что сегодня в шесть вечера с ней будет разговаривать генсек, пусть будет на связи. Весь вечер Наташа (как после призналась) просидела у аппарата. А ровно в шесть я позвонил поинтересоваться, как дела.

Она с ужасом говорит: «Линию не занимай, жду звонка от Брежнева!»

Через час набираю ей снова: «Ну что, Брежнев не звонил? Какой обманщик!»

Зато после этого случая ей действительно звонили высокие чиновники, а Селезнева, думая, что это очередная моя шутка, их отшивала!

Секс вместо обеда

Кладезем театральных баек был старый добрый друг «Экспресс газеты» Евгений Весник. В книге «Записки артиста» он писал:

«1950-е годы. Гастроли в Одессе. Час ночи. Иду по Дерибасовской. Повсюду реклама театра, фотографии артистов, сцен из спектаклей «Золотой теленок», «Клоп».

Ко мне подходит компания молодых людей, окружают. Стало немного не по себе. Оказывается, узнали.

- Это вы будете в оперном театре Бендера играть? (Наши спектакли шли на сцене Одесского оперного театра.)

- Я.

- Очень приятно, - вполне дружелюбно продолжают парни. - А вы будете на сцене говорыть, как мы в Одессе говорым, или с акцентом, как вы в Москве говорыте?

- Я буду говорить, как в Москве.

- Ну, так шо это за Бендер? Барахло! Пошли, ребята».

Немало забавных эпизодов в Театре сатиры связано с именем зав. бутафорским цехом Петром Мугановым. Тот же Весник рассказывал:

- В 1956 году во время гастролей во Владивостоке на одной из центральных улиц Петр был замечен главным режиссером театра Валентином Плучеком, а также артистами театра Анатолием Папановым и вашим покорным слугой, шедшими на утреннее погружение своих тел в прохладные океанские воды, за весьма странным занятием: стоя на середине проезжей части дороги, наш родимый Петечка совершал загадочные манипуляции обеими руками. Создавалось такое впечатление, что он то ли пересчитывал проходивших мимо него людей, то ли поторапливал кого-то, показывая, куда надо идти. Одним словом, пантомима феноменальная и непонятная! Троица перечисленных любителей ранних заплывов приблизилась к манипулятору, и Папанов тихонечко спросил: «Петюня! Ты что делаешь?» Петюня нервозно ответил: «Подожди, подожди… Сейчас первомайская демонстрация пройдет… Мы улицу перейдем и тогда поговорим…» «Демонстрация» вскоре прошла, мы перешли улицу, и Петечкины руки-манипуляторы вскоре успокоились. Он был сопровожден в свой номер гостиницы, уложен в постель, укутан и убаюкан… Последние его слова перед сном: «Любит народ Первомай!» Надо сказать, что происходило все это 17 сентября 1956 года. Любил Петя выпить - что греха таить. Ни на одних гастролях его никому не удалось перепить. Как ни старались.

Однажды с ним решил серьезно поговорить наш директор Михаил Семенович Никонов.

- Мне надоели твои выпивки! Ты мне весь цех позоришь! Работник ты хороший, терять тебя жалко… Давай с тобой так договоримся: наступает у тебя желание водку пить, подавай заявление об уходе. Отпей ты ее, треклятую, а затем подавай заявление о приеме на работу. Буду зачислять. Говори, когда ты хочешь выпить?

- Сейчас, - мгновенно отвечает Муганов.

- Ну, знаешь… - взорвался директор, - мне… мне надоело! Придется нам с тобой расстаться!

- А вы что, Семеныч, уходите? - Муганов заплакал.

Никонов развел руками и сказал Пете немедленно убираться с глаз долой. Муганов не пил два дня.

Случилась как-то с Питером еще более занятная история.

Никонов сдает госкомиссии результаты ремонта здания театра. Показывает обновленное фойе, зрительный зал и новый автоматически открывающийся люк на сцене.

- Пожалуйста, откройте люк, - просит директор машиниста сцены.

Комиссия склоняется, заглядывает в люк и на глубине пяти - шести метров видит, как наш Муганов и пожарница театра занимаются физическим выражением своих пылких чувств друг к другу…

Комиссия ушла, директор вызвал к себе Питера.

- Ты с ума сошел? Как тебе не стыдно? Это надо же дойти до такого… морального и физического… падения?! Что ты делал, а? Во время работы!

Взлохмаченный Муганов с сознанием своей неопровержимой правоты, ничуть не смутившись, заявил:

- Михал Семеныч, так ведь был обеденный перерыв!