Людмила Гаврилова: «От харизмы Гафта наши девчонки влажнели»
Знаменитый актер, по словам Людмилы Ивановны, настойчиво ее домогался и однажды попытался взять силой. Но в какой-то момент одумался и остановился. После случившегося коллеги по театру тайно встречались еще три года. Накануне 70-летия Гаврилова рассказала «Экспресс газете» еще несколько любопытных историй о себе.
О выборе пути
- Я всегда мечтала быть актрисой. И когда в 18 лет приехала из родной Калуги поступать в столичный театральный, чувствовала себя абсолютно уверенно. Думала: «Если меня не возьмут, кто тогда учиться-то будет?» Но в Школе-студии МХАТ никого из пожилых актеров и педагогов не впечатлила, хотя когда начала читать басню «Свинья в габардине», от их хохота тряслась люстра на потолке. В ГИТИС со мной поступал Стас Садальский, и его, несмотря на шепелявость и неправильный прикус, взяли (сыграли роль высокий рост и фактура), а меня нет. Хотя я обладала идеальной дикцией. Но когда одна преподавательница попросила улыбнуться, я взорвалась: «Я не лошадь, чтобы вам зубы показывать!» - и потеряла шанс. «Ну ты и дура!», - отчитывал меня потом Садальский. А я все-таки поступила. В Щукинское. Там у нас собрался далеко не звездный курс. Кроме Вити Проскурина, из будущих знаменитостей у нас никто не учился. А я, хотя и снималась в хороших картинах, по-настоящему прозвучать не смогла.
О слабом Ширвиндте и харизматичном Гафте
- Почти 40 лет, с 1973 года, я проработала в Театре сатиры. Главный режиссер Валентин Плучек смотрел наши дипломные спектакли в Щукинском и сразу к себе пригласил. Видно, наш водевиль ему и его жене Зинаиде понравился. Моим партнером по той студенческой постановке был сын гениального драматурга Алексея Арбузова Кирилл. В тот день, когда мы показывали кусочек на малой сцене Театра сатиры, Кирилл расписывался с женой. Ему было не до спектакля, играл ужасно, но Плучек все равно меня разглядел.
В 2011-м, уже при худруке Ширвиндте, я ушла из театра. Мне тогда было 60 лет, ролей не предлагали, а просто так чего-то ждать не хотелось. Ширвиндта терпеть не могу, устала просить у него роли. Сам-то он при Плучеке мало играл, совсем слабый артист оказался. А с репетиций спектакля «Самоубийца» Валентин Николаевич его и вовсе снял, потому что тот выглядел бездарно, и в результате вместо него сыграл Георгий Менглет. Увы, Плучек понимал, что уровень артиста Ширвиндта - это только шутки с Державиным для телевидения, исполненные на одной ноте. А тут театр, серьезные роли, и он их не тянет.
Еще до моего прихода у нас в труппе работал Валентин Гафт, потом он в «Современник» перешел и правильно сделал. Наши девочки мне рассказывали, что Гафт - высокий красавец, - исполняя роль графа в «Женитьбе Фигаро», был настолько неподражаем, что они становились влажными - мокла промежность. Такой он был сексуальный в любовной сцене.
Об Андрее Миронове
- Главным премьером нашего театра был Андрей Миронов. Лучше него никого и быть не может. Великий артист, вместе с Папановым. На их даре и держался театр. Они скончались друг за другом в августе 1987 года, но театр даже не прервал гастроли, видно, не заслужили.
Я была на том последнем спектакле Андрея «Женитьба Фигаро» в Риге, хотя и не играла в тот день. Накануне Ольга Аросева отдала мне билет на органный концерт в Домском соборе. Я надела черное платье с белым верхом, не знаю, почему, и, тоже не понимая причин, рыдала на том концерте. В памяти всплывали лица тех, кого уже нет с нами. А когда вышла, ноги понесли меня не в отель, а почему-то в театр. Спектакль заканчивался. Коллеги интересовались, зачем я пришла и что до этого делала, а я отвечала, мол, разговаривала с Богом в соборе.
Вдруг увидела Машу Миронову, которая тоже пришла за кулисы. Она сказала: «Не знаю почему, но мне захотелось сегодня быть тут». И когда мы стояли в кулисе, Андрею на сцене на наших глазах сделалось плохо. Он стал так резко говорить, как будто задыхался. Поняла: что-то не так, видно, он боролся с сильной болью. Встал, пошел в левую кулису, взялся за шаткие декорации, и Ширвиндт наконец его подхватил, когда Андрей начал падать. Дальше - пауза. Никто не знал, что делать и говорить… Сколько жить буду, не смогу этот ужас забыть. Я схватила Машу за руку, и мы побежали к маленькому столику, куда Андрея положили. Стали держать его голову и ноги, он на столике не помещался. Андрей говорил: «Жить, жить, надо жить».
Странно, но тогда рядом с ним на гастролях собрались все его любимые женщины: Лариса Голубкина, Катя Градова, я, Татьяна Егорова, две Маши - Миронова и Голубкина, и конечно, его мама Мария Владимировна.
…И вот я в своем черном платье собралась выйти к зрителям. Меня стал удерживать секретарь партийной организации Театра сатиры, который тоже играл в спектакле. Мол, куда вы, подождите, может, еще сможем продолжить. Но я его оттолкнула и вышла на сцену. Воцарилась мертвая тишина. Люди смотрят на меня, а я и слова не могу сказать. Стою и понимаю, что ноги не слушаются.
Публика все поняла и начала аплодировать. Для Андрея это оказались последние овации. Я пришла в себя и произнесла: «Уважаемые зрители, наш спектакль продолжаться не сможет. Андрею Александровичу Миронову стало плохо. Наш театр приносит свои извинения». Смешно, я потом где-то читала, что, оказывается, Ширвиндт объявил, что Андрею стало плохо. Нет ничего в этом человеке святого!
Все эти почти 35 лет после смерти Андрея я никак не могу с ним проститься. Там уже встретимся. Да, он был не Ален Делон, но столько женщин ценили и любили его. И каждая по-своему. Я ведь так долго сопротивлялась нашим отношениям, но стать, как Лариса Голубкина, его женой, не смогла бы. Она не настолько эмоциональная, как я, прагматичная и умела прощать все его увлечения.
